— Бесконечно счастлив с вами познакомиться, — говорит Кей и яростно пожимает мою ручищу сразу обеими хрупкими ручонками. — Мы о вас столько наслышаны.
— Ну, надеюсь, вы на меня за все за это зуб не держите.
Жду ответного смеха. С тем же успехом могу прождать до скончания века.
— Вы легко нашли дом?
Кай выступает вперед как официальный представитель группы.
— Очень легко, благодарю вас. Водитель Оро нас подбросил. Он, по всей видимости, знает дорогу.
Кей икает от смеха и закрывает лицо руками. Кай представляет остальных:
— Ясудзиро, Нагиса, Масахиро и Стив.
— Стив, — повторяю я. — И как это тебя угораздило подцепить такое имечко?
— Ливз Стив, — сообщает коротышка, гордо выпячивая грудь.
— Стив Ливз — это еще кто такой?
— Стив Ривз[102], — вклинивается Кай. — Стив не говорит по-английски, но он взял себе имя в честь великого американского актера, Стива Ривза.
— Стив Ривз, — повторяю я, думая про себя, что, верно, не все поняла в переводе.
— «Геркулес освобожденный», — говорит Кей. — «Последние дни Помпей», «Гигант Марафона», «Троянский конь», «Дуэль титанов».
— Пожалуй, он значительно больше прославился своей мускулатурой, — поясняет Кай, — нежели талантами трагика.
— …Будучи, — подхватывает Кей, — «Мистером Америка», «Мистером Мир» и «Мистером Вселенная», прежде чем в начале пятидесятых перебраться в Италию, где его ожидала слава международной звезды.
Стив шепчет что-то на ухо Кею. Кей шепчет на ухо Каю, Кай обращается ко мне:
— Стив, находя, что в вашем обиталище температура воздуха несколько повышена, испрашивает вашего разрешения снять рубашку.
— Чувствуй себя как дома, Стив. Мы с Оро вечно воюем за котацу.
Кай кивает Кею, тот пихает в бок Стива, тот сбрасывает чесучовую рубашку, и взглядам открывается торс, который хотя и кажется непропорциональным по отношению к остальному телу — в ширину он почти таков же, как сам Стив в высоту, — тем не менее смотрится весьма впечатляюще — этакий монолитище.
— Может, нам заодно и котацу отключить? — спрашиваю я у Кая.
— Здесь решать только вам, Луиза.
— Стива ведь не нужно ежечасно поливать маслом или что-нибудь в этом духе?
Наконец-то на скульптурных губах Кая промелькивает некая тень улыбки.
— Стив стремится лишь ко всеобщему восхищению. Помимо этого, он особой заботы не требует. Что до меня, я вовсе не нахожу, что здесь чрезмерно тепло.
Входит Оро, лицо его раскраснелось, сам завернут в юката, ту самую, что я слямзила из «Акасака Перл». Он пересекает комнату, чтобы поздороваться с друзьями, юката волочится по татами, точно тихо шипящая змея.
Всех заново представляют друг другу, следует новый обмен поклонами, затем Стив всех и каждого, включая и меня, хлопает по плечу и крепко, по-медвежьи, обнимает; его обнаженный торс излучает больше тепла, чем лампа котацу.
Чувствую, что надо бы войти в роль хлопотливой японской хозяйки, изъясняться писклявым шепелявым голосочком, щебетать, хихикать, тошнотворно угодничать, ну да тут мне Оро сто очков вперед даст: одной рукой он откупоривает сакэ, другой обдирает целлофан с коробок с суши и при этом любезно тараторит, не умолкая. Нагиса — или, может, Ясудзиро? — предлагает мне плоское блюдо с печеньем с шоколадной крошкой — по крайней мере так оно выглядит.
— Это что такое? — спрашиваю я, беря печенюшку.
Ясудзиро — или все-таки Нагиса? — торопливо совещается с Каем и Кеем. Наконец Кай поворачивается ко мне:
— Печенье с шоколадной крошкой по совершенно уникальному рецепту Ясудзиро. Вместо шоколадной крошки он использует грибы. Постарайтесь не съесть слишком много.
Мне не терпится показать, что я за «молоток». Хватаю печенье, жадно в него вгрызаюсь. Вязкое, так сразу не прожуешь — прямо как я люблю, а кусочки грибов довольно безвкусные. Прежде чем Ясудзиро уносит блюдо, цапаю еще парочку.
— Э, Луиза, — мнется Кай, стараясь не смотреть на печенья у меня в горсти.
— Что такое?
— Она большая девочка, — успокаивает Оро и протягивает Каю два шампура с куриным шашлыком.
Кай низко кланяется, признавая эту самоочевидную истину, и шпагоглотателем набрасывается на куриный шашлык. Кто-то протягивает мне кружку с теплым сакэ — запить печенья. В уголке кто-то другой запихивает кассету в мой видак: Мойра Ширер стоит на пуантах, рыжие волосы искрятся в свете прожектора.
— Это знаменитый фильм «Красные башмачки»[103], — объясняет Кай. — Любимый фильм Нагисы. Вы его знаете?
Явно не так хорошо, как Нагиса; он повторяет дословно все до одной реплики вместе с актерами.
— Нагиса, тебе всегда нравился этот фильм?
— Извинять, — кланяется он, — моя не говорить англиськи. «Ты никогда не снимешь этих башмачков. Ты будешь танцевать, пока не умрешь!»
Далее следует лакуна в вечеринке, в результате пробела в моем сознании; когда же я вновь поворачиваюсь к столу, всевозможные тарелки и коробки вылизаны дочиста, бутылки с сакэ пусты, и кто-то уже откупорил обе бутылки с коньяком. На усыпанном крошками блюде красуется одно-единственное печеньице. Знаю, что утром бедра мои об этом пожалеют, но удержаться не в силах.
В какой-то момент Кай выскальзывает из комнаты и возвращается с восьмиугольным кожаным футляром. Он ставит футляр на пол перед Оро, тот хлопает в ладоши и говорит: «Черепаха!»
Затем расстегивает футляр и осторожно извлекает на свет блестящий черепаший панцирь. Долго возится, скрупулезно подтягивая струны, берет бравурный журчащий аккорд, призывая нас всех ко вниманию. Это не так-то просто: Нагиса устроил покадровый просмотр грандиозного Мойра-Ширеровского финала с падением через балюстраду, а Стив разоблачился до раковины из тонкой золотой пластинки, умастил мышцы детским маслом и принимает в углу эффектные позы на радость Ясудзиро с Масахиро. Оро снова ударяет по струнам, на сей раз резче, и все застывают. Нагисо выключает звук в телевизоре, Мойра летит в отточенном прыжке.
Оро произносит учтивую речь, щедро мешая японский и английский, и умудряется всех нас оставить в недоумении. Из того, что я поняла, та песня, что он собирается спеть, либо обо мне, либо для меня. Как только дело доходит до припева, становится ясно, что верно последнее: эти ребята знают песню не хуже, чем Нагиса наловчился синхронизировать движения губ с фонограммой «Красных башмачков». Каждый стих в песне звучит жалостно и печально — покажите мне японскую балладу, в которой все иначе, — но в хоровом припеве слышится неспешная раскатистость. Мальчишки вступают в конце каждой второй строчки, выпевая «Ту-ут, ту-ут». Этот мерный гул настолько убаюкивает, что в какие-то моменты мне кажется, будто я могу находиться где угодно, даже дома, в Летбридже, внимая тоскливому свистку. Ностальгические сопли, мы отродясь не жили поблизости от железной дороги.
