1 «Акасака Перл»
В отеле «Акасака Перл» все говорят по-английски. Никаких проблем. Сию минуту. Я бегу по плавным извивам коридоров. Да где ж у них этот гребаный льдогенератор? Горничные уступают мне дорогу: ныряют за тележки и кланяются. С губ их срывается ликующее «охайо»[1]— или что-то в этом роде. «Охайо!» — откликаюсь я, чувствуя себя на подсобной роли в мюзикле Роджерса-Хаммерстайна[2]. Похоже, для таких, как я, на каждом этаже отведено особое пространство — слева от лифтов. Нет, не обязательно для приезжих с Запада; для тех, кто одевается на западный лад. Насколько я могу судить, в «Акасака Перл» из «западников» — только я, причем все упорно стараются этого не замечать. Что ж, плачу любезностью за любезность. Однако льда все-таки хотелось бы. Я знаю, что сейчас семь утра, да только не по моим часам, черт подери. Мне бы здоровенное пластиковое ведерко со льдом для бутылки коньяка, добытой в дьюти-фри.
Предпочитаю коньяк охлажденным.
Бронзовые двери лифта расходятся. Мне навстречу, поправляя плоскую шляпку, выходит посыльный. «Лед, — кричу я ему. — Лед!» Он улыбается, кланяется, удаляется по коридору. Я семеню за ним по пятам: наверняка льдогенератор где-то здесь, в каких-нибудь нескольких ярдах! Дойдя до середины коридора, посыльный стучится в дверь. Лед… Дверь распахивается. Тип в сине-белом халате протягивает пару черных мужских туфель. Дверь захлопывается, посыльный кланяется темному дереву, оборачивается и обнаруживает меня: я вопросительно гляжу на него сверху вниз. «Лед», — заверяет он меня. И, низко поклонившись, улепетывает прочь.
Возвращаюсь к себе, звоню в «обслуживание номеров».
— Охайо, — отвечает женский голос.
— Охайо. Вы говорите по-английски?
— Миньютечку.
Трубку не вешаю. Синтезатор наяривает «Дом на просторе»[3].
— Чем могу служить? — На сей раз мужчина: да мы явно прогрессируем!
Излагаю свою нехитрую потребность.
— Только лед?
— Только лед.
— А. — Со странным всхлипом втягивает в себя воздух. — Будьте любезны, подождите.
— «Дом, дом на просторе…»
— Чем могу служить? — На сей раз голос другой. Во всяком случае, мне так кажется. А может, все это — часть замысловатой игры, в которую принято играть с иностранцами.
— Будьте добры, мне бы немного льда.
— И что еще?
— Ничего. Просто большое ведерко со льдом. У вас ведь есть лед, я надеюсь?
— Сию минуту пришлю.
— Спасибо вам огромное.
Изучаю тоненькую зеленую брошюрку на туалетном столике. «Ваши действия в случае стихийного бедствия». Инструкции касательно землетрясений. Совсем из головы вон, что они тут бывают. Вот, значит, зачем тяжелый хромированный электрический фонарь в ящике столика. А также, возможно, и два одинаковых тома в переплете, на одном — название по-английски: «Учение Будды».
В дверь стучат. Тот же самый коридорный. Наверное. Тащит серебряный поднос, на нем — чаша для омовения пальцев, доверху наполненная кубиками льда, и две бутылки содовой.
Торжественное вручение счета.
Не веря глазам своим, я пялюсь на четыре цифры перед значком иен. Прикидываю в уме, что за две бутылки газировки и жалкую горсточку льда с меня дерут двадцать четыре доллара.
— Содовую никто не заказывал.
Коридорный придвигается ближе, по-прежнему отгораживаясь от меня подносом.
— Лед, — улыбается он.
Тыкаю пальцем в каждую из запотевших бутылок по очереди и яростно мотаю головой.
— Содовая — нет.
— Надо.
Рассветное солнце играет на серебристых пробках.
— Надо?
— Чтобы лед, — тонкий указательный палец указывает на чашу, — надо напиток.
— А. — Беру предложенную ручку, внизу счета небрежно вывожу свои каракули.
Коридорный ставит поднос на туалетный столик и направляется к двери.
— Минуточку. — Вкладываю в его ладонь монету в пятьсот иен.
Он внимательно изучает раскрытую ладонь — и возвращает монету.
— Чаевые нельзя.
Сажусь на постель, на подносе передо мной искрятся прохладные бутылки. Открываю одну, залпом выпиваю. До чего ж приятно! Наконец-то — не дома!
