с ним. Она без колебаний соглашалась стоять на страже и играла самую активную роль в этих преступлениях, помогала ему, давала ему советы и прятала украденное в своей сумке. – Многочисленные свидетели сообщали, что видели пару, подчеркивает прокурор. Их даже арестовывали вдвоем при попытке украсть картину. И все же, частично благодаря помощи Брайтвизера, Анну-Катрин не обвиняют в кражах или уничтожении собственности – только в укрывании краденого. Прокурор требует от суда приговорить ее к двум полным годам заключения.
Адвокат Анны-Катрин, Эрик Браун, начинает речь в защиту с признания того, что прокурор прав. Браун допускает, что Анна-Катрин, возможно, была не вполне точна в своих показаниях. Только это вполне ожидаемо от человека, которого запугивают и подвергают побоям.
– Она была во власти этого молодого человека, – говорит Браун. – Ее воля подавлялась. Она страдала. Она жила в страхе. Теперь же у нее маленький ребенок. Неужели вы хотите правда отправить ее в тюрьму?
И благодаря умелой защите адвоката Анна-Катрин выпархивает на свободу. Она проводит в тюрьме ровно одну ночь. Брауну даже удается добиться того, что с нее снимается судимость, словно и не было тех десяти лет, которые она провела с Брайтвизером. И это позволяет Анне-Катрин, в отличие от Штенгель, вернуться на работу в больницу, что она и делает, хотя ее зарплата уходит в основном на уплату штрафов. И все же ей удается купить двухкомнатную квартиру и найти детский сад, поскольку отец ее ребенка больше с ней не живет.
Брайтвизер обеспечил убедительные, пусть лживые, оправдания для матери и Анны-Катрин, однако ни одна из женщин не произнесла в суде ни единого слова в его поддержку. Его отправляют обратно в тюрьму отбывать двухлетний срок. Он записывается едва ли не на все курсы, какие предлагаются в местах лишения свободы: английский, испанский, история, география, литература. Он изобретает для себя должность «общественного писца» и сочиняет письма для своих товарищей по несчастью. Менее чем через год, в июле 2005-го, его выпускают за хорошее поведение, с тем чтобы он отбывал остаток срока в реабилитационном центре. В Швейцарии и Франции, вместе взятых, он провел за решеткой три года семь месяцев и пятнадцать дней.
Из реабилитационного центра можно уходить по будням, если есть работа, и он нанимается в лесорубы. Уже очень давно он не давал телу никаких физических нагрузок, какие хотя бы изредка требовались в музеях, и ему на удивление нравится работать на лесозаготовках, общаться с деревьями в лесу – этакий эстет с бензопилой. По выходным он продолжает встречаться с отцом, а при первом за четыре года задушевном разговоре с матерью немедленно разражается слезами и говорит, что во всем виноват только он. Однако, если честно, его мать сделала самое худшее из возможного: она уничтожила все, что он любил больше всего на свете; она ободрала его до нитки и выставила перед всеми вором. И все же, в кризисный момент, когда большинство взаимоотношений прервались бы, они находят силы начать сначала. «Она целует и обнимает меня, говорит, что прощает меня, как и всегда». Они вместе едят шоколадные конфеты.
Единственная шероховатость возникает, когда он пытается выяснить у матери подробности о судьбе своей коллекции, помимо тех, которые уже знает. Кто еще участвовал? Где еще утоплены предметы? Что было сожжено, а что нет? И где зола? «Я никогда не стану говорить об этом впредь, – заявляет мать. – Пожалуйста, пообещай никогда больше не спрашивать». Он обещает.
Когда его выпускают из реабилитационного центра, он снимает дешевую квартиру, чтобы жить отдельно, хотя арендную плату вносит мать. Его работа лесорубом заканчивается с наступлением зимы, и он занимается доставкой товаров и моет полы. Его квартира обезличена, едва ли лучше тюремной камеры, а в чем-то даже хуже: теперь, когда он волен украшать ее всем, чем пожелает, отсутствие предметов искусства ощущается еще больнее. Он чувствует себя так, слово прожил сотню жизней, пока воровал, и теперь, в тридцать четыре, он разбитый старик.
По условиям освобождения Брайтвизеру три года запрещено посещать музеи и прочие места, где выставляются произведения искусства, а также контактировать с Анной-Катрин. Но больше ему не с кем поговорить, посещать же психотерапевта он отказывается. Он чувствует себя «потерянным и брошенным на произвол судьбы» и находит ее новый адрес, а в октябре 2005 года изливает душу в письме к ней.
«Я рассыпаюсь на части, – пишет он. – Я хочу снова увидеть тебя. Давай встретимся. Я знаю, что и у тебя дела идут не очень. Давай прогуляемся вместе, подышим свежим воздухом. Я знаю, что это пойдет на пользу нам обоим». Его мать, прибавляет он, может присмотреть за ребенком.
Ответ приходит от инспектора по условно-досрочному освобождению. Получив его письмо, Анна-Катрин тут же позвонила в полицию, и Брайтвизера за нарушение условий освобождения возвращают в тюрьму на пятнадцать дней. В камере он мечется в бешенстве, «запертый в клетке лев», и ударяет по окну с такой яростью, что разбивает стекло и разрезает кожу до кости. Погоня за страстями, к Анне-Катрин и искусству, усугубляет его горе, и единственный способ выжить, который ему видится, – это запереться отшельником у себя в квартире. Порез на руке приходится зашивать, и теперь, когда их отношения окончательно умерли, на память о них останется шрам.
36
«Брайтвизер был для нее величайшей трагедией жизни, но не более того», – утверждает Эрик Браун, адвокат, помогавший Анне-Катрин избежать тюремного заключения. Браун работал с Анной-Катрин неделями, готовя ее к суду и часто обсуждая интимные моменты ее отношений с ним – как они жили в своей мансарде среди всего этого искусства. Брайтвизер был неуравновешенным, рассказывала адвокату Анна-Катрин, и чаще всего с ним было непросто. «И теперь, – говорит ее адвокат, – она всего лишь хочет жить спокойной жизнью и забыть о нем».
Спокойствия она уже добилась. Ее квартира находится в сонной деревеньке за Мюлузом, обошлась ей, в пересчете на доллары, в сто тысяч, и она взяла ипотеку на двадцать два года. Новое жилище Анны-Катрин, как и квартиру ее родителей, полиция обыскивала на предмет украденного, но ни там, ни там ничего не нашли. Она тихо растит сына, родившегося в 2003 году. Продолжает работать в больнице Мюлуза. Больше ее не арестовывали. Она никогда не попадала на телевидение, и не рассказывала свою историю, и явно не желает ни славы, ни позора. Она, насколько известно, не общалась ни с Брайтвизером, ни с его матерью, не вышла замуж и не имеет других детей.
Анна-Катрин интроверт, в чем не сильно
