крутить головой, но вокруг были лишь темные каменные стены и люди, сбившиеся стайкой и следившие за направлением светового луча.
Вдруг в луче сверкнуло что-то золотое. Там, позади всех. Что это? Или кто?
За спинами туристов стоял Персик. Прилизанные мокрые волосы бликовали в ярком луче.
– Он там, – выдохнула она прямо в ухо напарнику. – Этот рыжий. Пришел за нами.
Лампочки на потолке замигали и одна за другой потухли. Теперь мрак стал абсолютным, только в руке гида продолжал гореть крохотный белый огонек. Ладонь Чико затрепыхалась, и Рики сильнее сжал ее пальцы. Толстый экскурсовод что-то громко говорил, видимо, призывал не беспокоиться – гроза и все такое, сейчас заработает генератор, дадут аварийное освещение, и патати-патата…
Чико почувствовала, что ее тянут за руку. «Сюда», – прошелестело едва слышно, и она вслепую пошла туда, куда повлек ее напарник. Он открыл какую-то дверь, скорее всего, ту самую решетку, перед которой они стояли. Если свет вырубился, то и замки магнитные открылись. «Отверзлись врата небесные, сохраняемые строгими Серафимами», – из какого прошлого всплыла эта цитата, Рики не стал задумываться – не до того. Он просто потянул на себя невидимую в темноте решетку. Та с готовностью поддалась и беззвучно открылась. Он медленно шел, одной рукой ведя по стене, а другой сжимая пальцы женщины, таща ее за собой. В задней стене за пыточными приспособлениями есть простая деревянная дверь, сейчас она должна быть не заперта.
«Вот сейчас… Вот сейчас он схватит меня, этот рыжий убийца… Или выстрелит мне в спину… – сполохами метались мысли в голове Чико. – А я даже не могу бежать… Только ползти, как черепаха. Причем неизвестно куда».
Сколько они двигаются? Полминуты? Полжизни? Холодный шершавый камень под левой ладонью, холодные тонкие пальцы в правой.
Но вот ведущая ладонь наткнулась на гладкое дерево. Косяк двери? Пошарив, он нащупал ручку. Повернул. Дверь стала открываться. За ней оказался тот же непроглядный мрак.
В этот момент, когда они остановились, Чико ощутила затылком движение воздуха – сзади кто-то был. Ужас толкнул ее вперед. Ударившись плечом обо что-то, она прыгнула, дернув Рики за собой. За спиной хлопнуло. И тут же на потолке зажглись лампы, но тускло, вполсилы.
Они стояли в почти таком же коридоре, как тот, по которому их вел гид. Только потолок был пониже и по стенам не текло. За спиной была закрытая дверь. Ручка дергалась, кто-то с той стороны крутил ее, но замок снова был заперт. И еще призывно закричал экскурсовод – может, увидел отбившегося от стада, а может, просто увлекал паству к выходу. Рики выдохнул.
– Повезло. Вовремя электричество-то дали, а?
Увидев, как Чико трет плечо, спросил:
– Ударилась?
– Да. О дверь… Знаешь, затылком его почувствовала. Испугалась до полусмерти, что сейчас мне череп камнем раскроит. Ну и понеслась.
– Молодец.
Он поднял большой палец, изображая одобрение.
– Ну что, пошли?
Она замешкалась и вдруг попросила:
– Обними меня.
Он недоуменно поднял левую бровь.
– Да?
– Да.
Он раскинул руки, и она, сжав ладони перед грудью, будто сложив крылья, шагнула в его объятие. Объятие было крепким, пахло дождем и чем-то древесным. Сандал? Самшит? Он был ниже на полголовы, и сейчас ее нос был как раз над его ухом. Наверное, со стороны это выглядело комично, и раньше, давным-давно, она и сама бы так решила, но сейчас ей было тесно и комфортно, как птенцу в скорлупе яйца, как летучей мыши в коконе из собственных, вроде бы не особо мягких крыл.
По полутемному коридору они шли недолго. Снова уперлись в запертую дверь, возле которой была кнопка для открывания магнитного замка. Этот проход явно предназначался служителям музея: выйти из него можно, а войти нет, только с ключом. За дверью опять коридор – тот же, по которому их вел гид, с потеками воды на каменных стенах. Или, как вариант, точно такой же. Кто его знает, может, тут разветвленная сеть подземных ходов. Здесь было пусто, тихо и холодно. Скорее всего, они прошли дальше того места, где туристы возвращались к солнечному свету.
– Ну что, куда пойдем? Направо или налево? – спросил Рики.
Говорил он вполголоса, но все равно звук, несколько раз отскочив от стен и высокой арки потолка, усиливался, становился неуместно громким, накрывал куполом.
– Не знаю, – Чико пожала плечами. – Если возвращаться назад к выходу… А вдруг он еще там? Спрятался где-то и поджидает нас. И мы так, прямо в прицел… Как в кино.
Она хихикнула как-то судорожно.
– Тогда пойдем вперед. Будем надеяться, что придем куда-то, не упремся в стену или в еще не разобранный завал.
– Не упремся. Раз повесили лампы, значит, ходят тут. Значит, коридор куда-то ведет. Может, во дворец. Ты же сам говорил.
– Ну пошли.
Он потянул ее. Руки их до сих пор были сцеплены, пальцы переплетены. Так и шли, как дети или парочка.
Коридор пару раз разбегался в стороны, но повороты отсекались решетками, света за ними не было. Они уже совсем успокоились, по крайней мере Рики – ну подземелье и подземелье, подумаешь. Вполне себе обустроенное. Вон, даже красный шкафчик с пожарным шлангом на стене висит. Хотя чему тут гореть? Камень кругом. Может, по этому ходу какие-то громоздкие вещи перевозят с одной экспозиции на другую?..
Решетка, мимо которой они только что прошли, скрипнула.
* * *
Ларс Ларссон не спеша прихлебывал кофе из кружки. Кофе был чужим, кружка тоже. Диванчик, на котором он сидел, и квартира, в которой этот диванчик стоял, тоже были чужими. Но Ларс уже почувствовал некую связь и с этим местом, и с его хозяином. Бывшим хозяином. Понятно, что парень уже сюда не вернется. Но это не важно. На столе чернел экран выпотрошенного ноута, Ларс не отрывал от него взгляд, словно пытался высмотреть в этой слепой и немой черноте узелок нити, потянувшейся от него к жертве. Хотя ни словом «жертва», ни словом «объект» он в своем внутреннем монологе никогда не пользовался. Он называл их Тико.
В детстве у него был песик Тико, маленький кудлатый кобелек неизвестной породы. Мальчик Ларри очень любил своего щенка. Тот был ласковым и глупым, норовил высвободиться из великоватого ошейника и побегать на свободе. Его сбил грузовик. И вместе с Тико ушла любовь Ларри к живым, к тем, кто продолжает жить и останавливаться не собирается. Наверное, исчерпался отпущенный Ларсу Ларссону лимит.
Нынешний Тико тоже высвободился из ошейника. Придется бегать и звать его. Искать. Ничего, Ларс найдет своего пропавшего любимца.
Кстати, искать-то он не обязан. Условия контракта с «колхозом» состоят из двух пунктов: прийти и убрать. Куда прийти – вопрос, который заказчик решает сам. Надо отправить мыло на определенный адрес и ждать новые координаты, новую точку приложения сил. Ларс вытащил айфон, потыкал в экран, и сообщение ушло.
Но бездействовать он не собирался. Даже интересно, совпадет ли результат его поиска с тем, что пришлет «колхоз».
Взгляд Ларса скользил по столу, елозил по нему, как робот-пылесос, который раз за разом шаркает по своей территории, всасывая в себя каждую соринку. Ноут, шариковая ручка, простые карандаши, пять штук разной твердости (рисует?). Вон стопка блокнотов карманного формата, на обложке пара желтых волнистых попугайчиков. Стопка только распечатана, пленка разорвана неаккуратно, те, что сверху, выпали, два свалились на пол. Рядом с ними лежал молоток. У одного блокнота оттопырилась обложка. Рисовал в нем? Почему не поднял с пола? Распечатывал пачку в самый последний момент? Торопился? Наверное.
Ларс поставил мысленную галочку посмотреть, что там, но с диванчика не поднялся. Не хотел прерывать поток размышлений, что еще можно выцепить из этой комнаты. Рабочей зоной, понятно, была кладовка, но там ловить уже нечего – хлам, помойка. А комната – это для жизни. Не настоящей, нарисованной, такой же, как его собственная. Та, что он демонстрирует Туве, Кайсе и остальным. Но из этой,
