ним – его шурин Маттео с женой Розой.
– Ник! – Джорджио, одетый в полицейскую форму, подскочил к жене и снял фуражку.
– Николина, почему ты плачешь? – Маттео выглядел расстроенным. Он снял солнцезащитные очки и убрал их в карман пиджака.
– Маттео! – Матильда просияла.
Роза, высокая неаполитанка, принялась успокаивать Николину.
– Мама! – Маттео поцеловал мать и взял ее за руку.
Матильда улыбалась сыну так, словно смотрела в лицо Богу.
– Ты здесь! – Она вздохнула с облегчением.
– Да, мама, я здесь. А теперь скажи мне, чем ты так расстроила Николину? Что ты ей сказала?
– Ничего. – Матильда сложила руки поверх одеяла. – Я наконец-то заснула. Пыталась немного отдохнуть, а проснувшись, обнаружила, что Николина стоит на коленях у моей постели и бьется в истерике.
– Она о тебе беспокоится, – мягко сказала Анина.
– Все в порядке, Николина. Не плачь. – Матильда махнула рукой в сторону дочери. – Со мной все будет хорошо.
– Вот видишь, Ник. С мамой все будет хорошо, – произнес Маттео, не отрывая глаз от матери.
* * *
Анина принесла бабушке чашку бульона.
– Я иду за кофе. Кто-нибудь хочет? – Все подняли руки. – Скоро вернусь, – пообещала Анина.
Когда она вышла из палаты, то увидела отца и тетю Розу, сидящих в холле. Анина отправила сообщение Паоло.
Я отвезла Nonna в больницу.
С ней все в порядке?
Не знаю.
Люблю тебя.
И я тебя.
Олимпио, Николина и Маттео сидели возле кровати Матильды, пока она пила бульон.
– Что вы все на меня уставились? – удивилась Матильда.
– Надо же, мы опять вчетвером, как в прежние времена, – заметил Маттео. – Мне даже нравится.
– Прости меня, Николина, – мягко сказал дочери Олимпио. – Я не хочу, чтобы ты так переживала.
– Ты ни в чем не виноват, папа. Ты просто делал то, что тебе велели.
– А кто и что ему велел? – насторожилась Матильда.
– Давайте не будем об этом, – тихо попросил Маттео.
– Но я не понимаю. И хочу понять. – Матильда аккуратно вытерла рот бумажной салфеткой. – Видимо, вам со мной трудно.
Олимпио присел на койку и накрыл руку жены своей.
– Знаю, ты любишь Николину и…
– Олимпио, давай без этих снисходительных прелюдий. – Матильда отдернула руку. – Я люблю свою дочь и своего сына. Мои дети – это моя жизнь. Переходи уже к делу.
– Папа хочет сказать, что мы должны быть добрее друг к другу, – вмешался Маттео. – Особенно сейчас. Мы хотим мира. Никаких ссор. Так будет лучше для твоего здоровья, мама.
– Я не заставляла ее плакать. – Матильда не унималась.
– Все в порядке, мама. – Николина облокотилась на спинку кресла. Лицо ее опухло от слез. Длинные черные волосы были собраны в пучок. – Папа, Маттео, все хорошо. У меня все хорошо. – Она повернулась к матери: – Главное, чтобы ты поправилась. – Красные пятна на ее лице стали бордовыми.
Щелчки аппаратов, подключенных к Матильде, заполнили тишину, возникшую в маленькой комнате, словно рой бабочек захлопал крыльями.
– У тебя не все хорошо, Николина. У тебя есть ко мне претензии.
– Все потому, что ты относишься к Маттео лучше, чем ко мне.
– Я не виноват, – поспешил оправдаться Маттео.
– И в чем это выражается? – поинтересовалась Матильда.
– В нашей семье для женщин действуют свои правила. Как сын, он может позволить себе роскошь потерпеть неудачу. Для дочери это непозволительно. Дочери должны быть добродетельными и трудолюбивыми, красивыми и стройными, la bella figura! Perfetto![106] Сын может делать все что захочет. У Маттео всегда жизнерадостный вид человека, не знающего забот. Я на три года моложе, а выгляжу на двадцать лет старше, потому что живу в постоянном стрессе из-за нескончаемого осуждения. Я устала от этого. Сдаюсь. – Николина, сжимавшая салфетки, подняла руки вверх.
– Николина…
– Дай ей сказать, Олимпио. Ей надо выговориться. Продолжай, Николина. – Матильда раскрыла ладони, будто благословляя происходящее. – Что еще ты хочешь сказать?
– Если я недостаточно хороша, почему именно от меня ждут решения любых проблем? Я знаю, что ты меня любишь, мама, но твоя любовь всегда не безусловная. И ничего за все эти годы не изменилось.
– А как еще человек может любить? – удивилась Матильда. – Ты любишь, потому что не можешь иначе. Вряд ли я могу как-то повлиять на это.
– Очень даже можешь, мама, – возразила Николина.
– Николина, прекрати сейчас же. – Олимпио устал от этого бесконечного круговорота отчаяния. – Черт возьми, это твоя мать! Она такая, какая есть. И в ее преклонном возрасте она уже не изменится. Из всех матерей на свете тебе досталась именно эта. И, насколько я могу судить, несмотря на ее недостатки, тебе очень повезло. Сейчас не время что-то менять, это надо было делать раньше. Ты сама давно стала матерью. У тебя есть Анина и Джакомо. У Маттео – Артуро и Серена. И скоро ты поймешь, к чему все идет. Мы с твоей матерью знаем, что тебя ждет, потому что мы уже это пережили. В нас, как в родителях, больше не нуждаются, и тебе это предстоит. Мы сделали свою работу. И если твоя мать или я чего-то тебе недодали, то не повторяй наших ошибок, стань лучше, чем мы! Но прекрати эти глупости. В них нет пользы ни для тебя, ни для нее. Они ничего не изменят. Только причинят боль твоему брату, да и мне тоже. Мы хотим жить в мире.
Николина встала и направилась к двери:
– Извините.
Маттео остановил сестру и прошептал что-то ей на ухо. Николина развернулась, подошла к койке. Наклонилась и поцеловала мать в щеку.
– Прости, мама.
Затем она вышла из палаты и закрыла за собой дверь.
24
Лукка
Анина надела лучшую из своих шелковых ночных рубашек. Тонкие бретельки упали с плеч, когда она чистила зубы. Она побрызгалась духами и подкрасила губы блеском. Пошла в гостиную и взяла книгу, собираясь почитать, но тут услышала, как в замке на входной двери заскрежетал ключ.
Войдя в квартиру, Паоло снял куртку, от которой воняло застоявшимся сигаретным дымом. Анина замахала ладонью перед лицом:
– Вывеси ее за окно.
– Я не курил. Зато это делали все вокруг. – Он бросил куртку на кресло.
– Где ты был?
– В «Паццо».
– Встречался с друзьями?
– Нет, ходил один.
– А вчера?
– Вчера был с друзьями. К чему эти вопросы?
– Я не имею ничего против, когда ты куда-то ходишь. Но ты каждый вечер это делаешь.
– Мне здесь скучно одному. – Паоло сел на диван.
– Моя бабушка лежит в больнице. Ей там со мной спокойнее.
– Было бы неплохо, если бы ты и обо мне иногда беспокоилась.
– Ты это серьезно? Моя бабушка больна. Ты же прекрасно знаешь, как ты мне дорог. Не понимаю, зачем ты все усложняешь.
– Мне не удалось получить эту работу.
– Мне очень жаль. – Она села рядом с ним. – Но ничего страшного, Паоло. В Риме было бы труднее. Это дорогой город. И мы были бы далеко от наших семей.
– Ты, видимо, считаешь, что я не способен найти приличную работу, зарабатывать на достойную жизнь и заботиться о нас, так?
– Конечно, ты на все это способен. Ты обязательно найдешь подходящее место. – Как только эти слова слетели с ее губ, она поняла, что произносила
