падать. За позвоночник я не беспокоюсь, он полностью зажил, и повредить его тяжело. Но есть еще много чего, что можно сломать, и это абсолютно недопустимо.
Я молчу. Упоминание о круглосуточных сиделках меня добило.
* * *
Всего два дня назад я проснулся в этой же комнате с чувством освобождения. Впервые за несколько месяцев никто не крутился поблизости, наблюдая, предвосхищая и комментируя мои действия. Наконец-то я вырвался из-под этого удушающего купола. Позднее я вспомню те свои ощущения, когда буду смотреть «Побег из тюрьмы Даннемора». Сериал основан на реальных событиях: двое заключенных пытаются сбежать из тюрьмы близ Нью-Йорка. Бенисио дель Торо и Пол Дано вырываются из своих камер и встречаются на нижнем уровне, в подвале здания. Они обдумывают, как выбраться на свободу по канализационным ходам. Вокруг темно и до странности тихо. Они смотрят друг на друга. Бенисио спрашивает Пола, сколько он просидел в тюрьме. «14 лет», — отвечает Пол. И Бенисио говорит, что за 14 лет это первый раз, когда никто не знает, где он находится.
Я могу их понять. Впервые за долгое время никто не стоит у меня над душой. Похоже, я нашел ответ на неизменный вопрос: Что если Майк упадет на кухне, когда дома никого не будет, и сломает себе руку?
Нет, я не специально сломал ее, я просто недостаточно старался ее не сломать. Это была гордыня. Неприкрытая надменность. А все мы знаем, к чему она ведет.
Хотя нет, кто-то может и не знать. Полностью пословица звучит так: Погибели предшествует гордость, и падению — надменность. Конечно, я не назвал бы свой перелом погибелью, хотя моя надменность точно привела к падению. Вот вам библейская кара за тягу покрасоваться.
* * *
Удивительно, но мне легче было смириться с болезнью Паркинсона и опухолью позвоночника, чем со сломанной рукой. Они были со мной долгие годы, медленно и постепенно прорастали у меня внутри. Перелом же случился в одно мгновение, как взрыв. Как природная катастрофа.
Я не был к нему готов. У меня плохое настроение. Даже с учетом всех своих проблем я, судя по всему, не до конца осознавал масштабы депрессии и отчужденности, с которыми сталкиваются больные и страждущие. На шкале несчастий мой случай вряд ли располагается ниже середины, если сравнить его с тяготами, которые переживают другие люди в нашем мире. Их ноша настолько неподъемна, что мне и не представить: это может быть смерть ребенка, и лишение свободы, и ссылка из своей страны. В мире полно печалей.
Но каждый из нас проживает только свою жизнь. И в моей жизни, на данный момент, я не готов к тому, с чем мне предстоит справляться. Я на неосвоенной территории и с новыми для себя мыслями. Я думаю о проблемах с равновесием и всем прочим — насколько они будут мне мешать. На меня сыпется столько лимонов, что о лимонаде и думать не хочется. Это все равно как тогда, когда Трейси обнаружила меня на диване после попойки — мне надоело. Я сам себе надоел. И надоела вся эта ситуация.
В моем положении нельзя отыскать ни одного плюса, а ведь раньше мне это всегда удавалось. Оптимизм — это состояние разума, за которое надо бороться, а я сейчас не способен на борьбу.
А что если я переоценивал значение оптимизма, считая его панацеей? Честен ли я был перед другими пациентами с болезнью Паркинсона? Да, я хорошо в ней разбираюсь, но не слишком ли я легковесен в оценке рисков? Мне удалось примириться с ней, и я предполагал, что другие могут тоже. Но готов ли я сейчас, как обычно, сказать «ну-ну, выше голову»?
Сейчас я стою на распутье. В следующие месяцы мое мироощущение сильно изменится, и мне придется бороться за то, чтобы продолжать верить в идеи, которые я отстаивал много лет. Дошел ли я до точки, за которой уже нет ни компромиссов, ни утешений?
Похоже, мой оптимизм исчерпан.
Глава 16
Домашняя служба безопасности
Все начинается заново — та же ситуация, только сбоку. Приходят новые сиделки, про которых врачи говорят, что в этот раз они совсем ненадолго. Клара, дневная медсестра, излучает ирландское жизнелюбие, но тем не менее строго придерживается правил. Ее ночная сменщица Бриджид явно с характером, и она не менее сосредоточенная и бдительная. Видят они во мне пациента с Паркинсоном, который сломал руку, или — как я сам себя вижу — парня со сломанной рукой, у которого к тому же Паркинсон? В любом случае они четко следуют указаниям: никаких рискованных действий, которые могут привести к падению. На этот раз я сам полностью им подчиняюсь. Ко мне пришло новое, болезненное осознание последствий, а с ним и готовность соблюдать любые предосторожности.
Мое происхождение можно описать как англо-ирландско-канадское. Моя бабушка, родившаяся в Белфасте, оказала на меня немалое влияние, поэтому шуточки новых сиделок кажутся мне сентиментально знакомыми. Клара говорит на пару децибелов громче, чем следовало бы; ее ежедневное «доброе утро, Майкл» эхом разносится по коридору и по комнатам, будя всех в доме. Она является полностью готовой к исполнению своих обязанностей. Бриджид говорит чуть мягче. Обе они из Голуэя, но акценты у них немного разнятся: если Клара поет, то Бриджид скользит вверх и вниз, обязательно повышая тон на последнем слоге, как будто вечно пребывает в неуверенности. Если я подвигаю ногу к краю кровати и опускаю на пол без видимых причин, Бриджид немедленно отзывается: «И куда это мы собрались?» У меня такое чувство, будто голос бабушки доносится ко мне из прошлого. Возможно, в ответ им обоим, я поднимаю ногу назад на постель и бормочу: «Никуда».
Для ночной сиделки не спать — часть ее работы. На долю Бриджид выпадает меньше наблюдения за мной, поэтому ночами, когда я не могу заснуть, мы с ней включаем телевизор и ищем что-нибудь, что понравится нам обоим. Один из наших фаворитов — «Король кондитеров». Это такая передача, во время которой можно говорить — а это Бриджид умеет. Мы делимся историями: у Бриджид они длиннее и живописнее, чем мои. Когда я показываю ей свое остео-порно — печально знаменитый рентгеновский снимок с металлической пластиной и
