к замку. Если и начнут чесать друг о друга кулаками, я тому зрителем быть не желаю!
* * *
Вечером того же дня я отправилась на тренировку со своим наставником. Как обычно, шла без особого энтузиазма, тем более после утренних генеральских препирательств. На поверке перед завтраком Эскорн был мрачнее тучи и потом, когда пару раз столкнулась с ним в коридоре, выглядел всё так же. Ни проблеска улыбки, ни хотя бы немного тепла во взгляде.
Войдя в тренировочный зал, застала оборотника уже переодетым. Он стоял возле лавки и сосредоточенно наматывал кумпур на руку. Последние несколько занятий Вейнанд учил меня, как он выражался, грязной уличной драке и, чтобы не счесать костяшки пальцев, мы наматывали бинты на руки.
Этот вид боя, если его вообще можно было отнести хоть к какому-то виду, был не таким красивым, как все те боевые техники, которым нас учили в академии, когда не понятно, то ли соперники сражаются, то ли исполняют зачаровывающий танец. Но по мнению Вейнанда, в иных ситуациях только грубые приёмы уличного боя и могли спасти.
Кажется, он хотел, чтобы я знала всё.
— Ясного вечера, шейр, — промямлила дежурное приветствие и принялась разминаться, стараясь не смотреть на генерала.
Разминалась минуту или две, пока не услышала тихое:
— Извини... Извини, что утром вспылил.
Выпрямившись, я медленно развернулась и посмотрела ему в глаза:
— Тебе не стоит меня ревновать.
— Знаю, Лайра, — отозвался он с горькой усмешкой. — Я хорошо помню, что ты чаровница Адальгера, и ни одному из нас...
Я перебила его, не дав договорить:
— Не стоит меня ревновать, потому что я к генералу Горну не испытываю ничего, кроме... кхм... профессионального интереса. Он сильный чаровик, и мне нравится заниматься с ним в паре. Но на этом всё. Он не вызывает во мне никаких других... интересов. Только... не он.
Кажется, он собирался что-то сказать, но после того, как сказала я, больше не проронил ни звука. Просто стоял и смотрел на меня, и я делала то же самое, гадая, о чём он думает, что сейчас... чувствует. Последние мои слова были явно лишними. Я не имела права их произносить, а он никогда не должен был их услышать.
Почти признание в любви.
Почти...
Не знаю, сколько длилось это молчание: несколько секунд или, может, всё то время, что мы должны были заниматься, а вместо этого пожирали друг друга взглядами. Хорошо, что между нами было расстояние длиною в ползала. Плохо, что безумно хотелось преодолеть его, уничтожить, чтобы оказаться рядом. Так близко, чтобы снова кружилась голова, а к щекам приливал жар.
— Если ты закончила с разминкой, можем начинать. — Он первым нарушил затянувшееся молчание и, блёкло улыбнувшись, снова стал преподавателем.
А я сделала всё возможное, чтобы вести себя как кадет Лайра, а не как глупая чаровница, которой не терпится обезуметь.
* * *
В пятницу вечером за мной, как обычно, прислали экипаж со стражей, сопровождавшей меня во дворец, а в воскресенье отвозившей обратно. Последние недели императора я не видела, он не вызывал меня к себе, и почти всё время я была предоставлена самой себе. В основном торчала в своей комнате, не принимая участия в придворных забавах: прогулках, пикниках, играх в карты. Лишь иногда совершала вылазки в библиотеку. Не то чтобы мне не хватало книг для чтения... Их-то как раз было хоть отбавляй. Что не мешало мне исследовать стеллаж за стеллажом в литературной сокровищнице Регенштейнов. Никак не получалось выбросить из мыслей ту старую книжицу с вырванными страницами, в которой говорилось о чаровницах. Надеялась, здесь удастся отыскать такую же, ну или, может, на глаза попадётся какая-нибудь другая рукопись, которая чудесным образом поможет решить проблему с безумием.
Ещё каких-то семь месяцев назад я и вовсе не считала это проблемой. Жила себе спокойно в своём Кроувере, ни кем не заинтересованная, ни в кого не... влюблённая. А теперь...
Всё стало слишком сложно.
Долг. Магия. Чувства...
Понимала, что это глупо — надеяться вот так взять и отыскать на истрепавшихся временем страницах чудо-панацею от древнего женского недуга. Ведь наверняка же и до меня были чаровницы, которым было мало одних лишь чар или только любви. Если у них ничего не вышло, то с чего вдруг мне должно повезти?
И тем не менее я, словно загипнотизированная на успех, продолжала поиски.
Но чудо-панацеи не было.
Каждый раз, появляясь во дворце, я надеялась, что меня к себе пригласит её величество. Я бы объяснилась, рассказала о подлом нападении. Разумеется, не на себя, а на брата. Чтобы как-то оправдать его, чтобы...
Снова попытаться всё исправить.
Но, если верить слухам, Найферия вместе с дочерьми покинула столицу ещё в середине зимы, и вот уже зима на исходе, а правительница с принцессами так и не возвратилась в лоно империи. Из-за того, что вопрос с женитьбой оставался открытым, Рифер безвылазно сидел в академии. Вслух, конечно, не признавался, что боится гнева её величества. Заявлял и мне, и друзьям, что больше не желает спускать на гульки время, а намерен проводить его с пользой — учиться, учиться и ещё раз учиться.
Похвальное рвение...
Нам с Тессой и Эшваром это было на руку. Куда спокойнее знать, что он не шляется непонятно где, а находится за надёжными стенами Кальдерока.
Вот только это была лишь отсрочка. Рано или поздно в вопросе с Кайяной придётся поставить точку, и хорошо бы, чтобы она не стала последней в жизненных летописях Рифера Ноэро.
— Шиари Ноэро. — В комнату, постучавшись, заглянула служанка. Я вскинула взгляд, оторвавшись от страницы очередной мудрёной книги, и девушка проговорила: — Вас желает видеть его величество.
Книга тут же была закрыта, вместе с конспектами. Поднявшись с кресла, я мельком глянула на себя в зеркало и последовала за служанкой.
Возможно, сегодня наконец узнаю, как именно смогу послужить своему императору во вражеском государстве.
* * *
Мне уже доводилось бывать в роскошном кабинете правителя, ужинать с ним в нарядной зале для трапез, но в этой комнате, сплошь завешанной портретами Регенштейнов и их предшественников, Лимбургов, я никогда не бывала. Просторная и вместе с тем немного мрачная, она вызывала желание бросать по сторонам взгляды. На затканные тёмно-синим шёлком стены с проблесками золотых узоров, на картинные рамы им в тон и тяжёлые парчовые шторы. Повсюду горели свечи в канделябрах, делая золото на стенах
