и у меня всё равно нет времени вам помогать, так, из любопытства спрашиваю. А Каверзу в мой дом парнишка один притащил, тоже из хвостатых. Ты вот мне его напоминаешь — он, как и ты, врать совсем не умел. Что скажет, по лицу всё видно.
Прохвост засопел, но промолчал.
— Да, так вот, навязали мне, значит, помощничка, а он и девчонку приволок, и птицу вот эту, и волка.
— За ним, что ли, тоже охотились? — спросила Марта.
— Да нет, это он просто был дурной и сломанного волка хотел починить.
— Я тоже знаю одну такую историю, — встряла Хитринка. — Про то, как жил на болотах один безмозглый осёл, и однажды нашли они с отцом в лесу сломанного волка. И этот дурень захотел починить зверя. Родители ему поясняли, чем это грозит. Сами они в прошлом потеряли близких именно по вине стальнозубых волков. Вот только этот бестолковый, глупый как пень мальчишка не желал никого слушать, всё лез и лез к этой машине, а когда отец продал волка торговцу, его неблагодарный сын сбежал в город. Обиду свою, видно, так показывал. Бросил родителей, ни разу никогда не навестил!..
От удивления Карл поднял брови.
— Не думаю, — сказал он, — что в мире нашлось бы два таких же осла. Похоже на то, что я знаю продолжение твоей истории. В городе тот парень выучился, стал мастером, смог даже починить своего волка. Каверзу вот спас, без него бы она давно уже сгинула где-то на городском дне. Она, пожалуй, только его одного за всю жизнь и любила — привязалась к нему, всё братишкой называла. Мне это даже обидно было: живёт в моём доме, я её кормлю, а чтобы назвать меня отцом или хоть дядюшкой, она и не подумала. Ну, видать, родная семейка у неё была такой, что слова «мать» и «отец» для неё стали сродни ругательным.
— Да? — гневно спросила Хитринка. — И как же звали этого мастера?
— Он был из хвостатых, так что звали его Коваром. Только имя, скажу я вам, совсем ему не подходило. Коварства в бедняге не было и на грош.
Дослушивать Хитринка не стала. Махнув рукой, она пошла прочь от экипажа, в синюю мглу, спотыкаясь о комья земли и жёсткие стебли. Затем не выдержала и всё-таки заревела.
Так, значит, пока они вели нелёгкую жизнь отщепенцев, страдая порой от холода и голода, этот предатель не горевал. Нашёл себе дело по вкусу, новых друзей, сестрёнку завёл, видите ли. Навестить мать с отцом у него времени не было, на дочь наплевал, а сестрёнка, значит… Да ещё кто — проклятая мерзкая Каверза! И тут она влезла! Нарочно она, что ли, хочет всех у неё отобрать?
Прохвост догнал, обнял за плечи.
— Эй, ты чего? — спросил он. — Ох, а платка у меня и нет.
— Да отвяжись ты! Как же я его ненавижу! И её ненавижу! С ней, значит, он возился, а я ему и даром оказалась не нужна! К чужим и то добрее был!..
— Так, пойдём-ка обратно…
Платок, по счастью, нашёлся у Карла.
— Из-за чего сыр-бор? — полюбопытствовал он, протягивая тряпицу. — Вроде не такая грустная это была история.
— А Ковар — её отец, — сообщила Марта, указывая пальцем на Хитринку.
— Да ладно, — присвистнул Карл. — Ну, парень, и когда только успел! А выглядел таким невинным, хотя вроде и вздыхал о какой-то девчонке. Хотя и тебе семнадцати не дашь, дитё дитём. А вот за Каверзой в эти годы парни табунами ходили. Мне даже с крыльца стрелять приходилось, чтобы особо наглые дом перестали осаждать. Эх, весёлые были времена. Так расскажи…
— При чём тут ваша проклятая Каверза? — зло перебила его Хитринка, комкая платок. — И мне только тринадцать, четырнадцать осенью!
— Точно, считать умеешь? Ну, тогда Ковар никак не может быть твоим отцом. К этой зиме ведь будет шестнадцать лет, как его нет на свете.
Странное дело, но у Хитринки от этих слов сердце упало в пятки, будто это не она столько раз желала Ковару смерти.
— Как это нет на свете?.. Да сам ты считать не умеешь! — возмутилась она, давясь словами. — Дедушка с бабушкой не стали бы врать. Стояла осень двадцать седьмого года нового мира, и он меня им принёс, в первый и последний раз явился, и больше они его не видели до самой своей смерти. И он тогда был жив!
— Да ну? — насмешливо спросил Карл. — А ты сама-то это помнишь, или знаешь только по рассказам?
— Вообще-то бабушка с дедушкой и вправду многое утаили о твоём происхождении, — осторожно сказал и Прохвост.
— Так кто же я тогда? Выходит, я и отца своего не знаю?
— Ну, ну, не плачь!
— Да чего реветь-то? Вот если б знала, а он помер, тогда да, обидно, а так…
— Меня и вовсе в Приют подкинули, даже бабушки и дедушки не было. Я же не плачу!
К чести Хитринки, она быстро взяла себя в руки.
— Ну и ладно, — сказала она, шмыгнув носом, — так даже и лучше. Вовсе мне и не хотелось быть дочкой этого подлеца.
— А он и вправду умер? — спросил Прохвост.
— Да уж точнее некуда. Слишком был хорош, так что правитель заставил его работать на себя. Ну, а те, кто на господина Ульфгара работает, вскоре умолкают навеки, чтобы не выдать его тайн. Так и вышло с бедным парнем, да и с мастером, что был его наставником. Вроде и дочку мастера тоже не пожалели, хотя тут я не уверен. Вот почему он и не смог навестить своих стариков, ясно вам? И не упрекайте его больше. Уж подлецом-то он точно не был.
Карл тяжело вздохнул.
— Не так уж и многих людей я пускал в свою жизнь, да так вышло, что господин Ульфгар не только этого парнишку отобрал. Был у меня ещё один друг, ну как — друг. Он мне о своих делах не докладывал, работу я для него кое-какую делал, мы много не болтали, а только знал я, что на Эда можно положиться. Это он меня вытащил, когда я один остался. Тоже на правителя работал, да ухитрялся крутиться как-то, потому что были у него и свои цели. Вот уж кто хитёр был, куда там хвостатым. Но только пару лет назад его механическую повозку нашли у придорожного камня, с расплющенным передом и обгоревшую, а внутри тело, которое и опознали-то лишь по паре не до конца оплавившихся перстней. Решили, несчастный случай, но я не верю. Чтобы Эдгард, столько
