на Грету, а этот… Ну и прекрасно. У него теперь есть Каверза, у Греты — Марта, у Прохвоста гитара, а она, Хитринка, одна-одинёшенька…
Тут ворон щёлкнул её по лбу, и Хитринка гневно отмахнулась.
— Где она? — негромко спросил кто-то за сараем.
— Не трогайте её пока. Чем это вы её расстроили так?
Это уже был точно голос Прохвоста.
— Представляешь, столько лет мечтал об этой встрече, — виновато ответил его собеседник, — а как услышал, что Каверза ранена, ни о чём больше думать не смог. Обратил на бедняжку внимания не больше, чем на старый стул, да ещё и не признал напоследок. У меня в голове всё стоял образ девочки с рыжими волосами, я и не догадался даже, что она могла их выкрасить.
— Ты ужасно глупый, — прозвенел голосок Марты. — Видел же, мои тоже выкрашены. Мог сообразить!
— Разве выкрашены?.. Да я в этом, видно, совсем не разбираюсь…
— Марта, твои волосы сейчас светлые, как прежде. Может, после прыжка цвет вернулся?
— Да? Ой, точно, а я и не заметила! Как здорово, а то чёрные до того уродливые!..
Кто-то кашлянул.
— Ой, простите, я не хотела вас обидеть. Ну, вам с тёмным цветом очень даже ничего, — робко прибавила Марта. — Это я для себя его не хотела.
Поодаль скрипнула дверь.
— Марта, завтрак готов! — позвала Грета. — И вы, все остальные, присоединяйтесь. Только, пожалуй, по очереди, не то не поместимся. Или могу тарелки вынести сюда, хотите?
— Мы позже, — ответили ей.
— А я вообще никогда не приду, — прошептала себе под нос Хитринка.
Вольфрам предал её и улетел, хлопнув крыльями.
— Расскажи, как вы жили последние годы, — раздалось после недолгого молчания. — Эдгард сообщал мне, что отец заболел, а что потом, я не знаю. Чем он болел?
— Не знаю я, как это называлось, — вздохнул Прохвост, — только он будто не в себе был. До этого, уж простите, но он о вас и не вспоминал, и бабушка если что рассказывала, то не при нём. И вдруг он решил, что ждёт сына в гости, и всем и каждому начал о том говорить. Про удочку какую-то всё твердил, торговец нам потом привёз, соврал, что от вас.
— Не соврал он. Я сам мастерил её, и если бы только мог, сам бы и отдал.
— Дедушка в это и поверил. Хвастал всем, говорил, мол, скоро сынок объявится, пойдём на рыбалку, как прежде. Не уследили мы однажды, он как-то бочку взял, ноги в тот день промочил, жар поднялся. С удочкой той мы его и схоронили.
Повисло молчание.
Хитринка шмыгнула носом. Хоть и прошло уже три года, а те дни вспоминать было больно до сих пор.
— А бабушка что?
— Когда мы деда… Как не стало его, так она тоже недолго жила. Сказала, сил больше нет, прощения попросила. Ещё просила, если однажды мы вас увидим, чтоб передали: они вас любили и ждали до последнего, и что они не держали зла.
— Ох, если бы я только мог что-то изменить…
— Да что уж теперь. Надо жить дальше.
— Спасибо тебе, что сестру не бросил. Если бы не ты, всё могло обернуться куда хуже. И как только ты справился, ведь и сам был мал!
— Бабушка с меня клятву взяла, что я не оставлю Хитринку. Только это она зря, я бы и так не оставил, ведь мы всю жизнь вместе. Глупо, может, звучит, но она и есть вся моя жизнь.
— А я, парень, погнался за мечтой однажды, да так встрял, что потерял всех, кто был мне дорог. Надеюсь, дочь однажды меня простит.
Тут Хитринка ощутила, что ей больше не хочется сидеть за бочкой, в сырой тени. Она поднялась, отряхнула платье и робко выглянула из-за угла.
Трое сидели на крыльце. Там была ещё и Грета, которая не проронила ни слова, оттого Хитринка не подозревала, что она тоже здесь. Захотелось спрятаться опять, но все повернулись к сараю, и ещё раз сбегать было совсем уж глупо.
Так что Хитринка, глядя в землю, медленно подошла к крыльцу, и этот незнакомец, её отец, поднялся навстречу и крепко её обнял. Грета спустилась тоже и обняла их обоих.
Прохвост поднялся с места, улыбаясь, и собирался уйти в дом, но Грета протянула руку, так что и ему пришлось подойти. Так они и стояли вчетвером, и Хитринка ощущала себя ужасно нелепо, но при этом её переполняло счастье.
Дверь открылась, и во двор вышел Карл. Наверное, Грета поманила и его, потому что он ответил:
— Ну нет, это без меня. Вот уж правду говорят, что от счастья люди глупеют. Видели бы вы свои рожи!
Но никто на него не обиделся.
Карл пошёл к фургону, стоявшему за забором, и со страшным скрежетом что-то оттуда вытащил. Он проволок это сквозь калитку и дальше по двору, к сараю. При этом он кряхтел так, будто у него вот-вот спина переломится. Хитринка, обернувшись, поняла, что Карл тащит разбитого волка.
— А до тебя, бедняга, никому и дела нет, да? — приговаривал он. — Вот как сразу о тебе забыли…
— Карл, да оставь, я потом им займусь! Тебе и волк-то этот никогда не нравился.
— Ничего, пёсик, сейчас поглядим, как тебя на ноги поставить, — упрямо сказал Карл, делая вид, что ничего не расслышал.
Тут раздался странный, незнакомый шум, и мир будто потемнел. Хитринка подняла глаза: едва ли не всё небо покрыли движущиеся точки. Это они шумели, как ветер, а порой вскрикивали тонко и протяжно.
— Что это? — в недоумении спросила она.
Её отец поднял глаза, поглядел, прищурившись. Подобное зрелище он наблюдал в последний раз в далёком детстве.
Затем улыбнулся и ответил:
— Это птицы возвращаются домой.
