лета.
— Привет, Катюха! На чуть-чуть всего, к своим, проездом. В декрет вышла — если по мне не заметно. Гори она синим пламенем, та школа.
— Да уж куда заметнее. А Павел Алексеевич с тобой? — Называть Наташиного мужа просто по имени она так и не привыкла.
— Одна. Не отпустили его, в последний момент. Аврал у них там жуткий: сдают опять что-то к празднику. Так по случаю этой «трудовой вахты» им все отгулы отменили. Мы ж завтра вечером только собирались, поездом. Но раз такое дело, я с утра — на автобус. С пересадкой, но зато, думаю, к тебе заскочу. А он обещал, как рожу, подъехать. Дней на несколько — это если тогда отпустят. У них там вечно какой-нибудь аврал. Вот так и живём.
— А что не позвонила? Я б встретила.
— Да замоталась, а тут приехала уже, не ждать же тебя на станции. Сама-то как?
— Да как тебе сказать… — неопределённо протянула Катя. — Ты проходи в гостиную, чего в дверях стоишь. Я сейчас чайник поставлю.
Наташа повесила куртку на вешалку и вдруг замерла, уставившись себе под ноги.
— Тап-поч-ки. И совсем нов-вы-е. Катюха, ты от меня что-то скрываешь. Колись немедленно.
Когда Катя закончила, чай уже остыл, а Наташа глядела на неё вытаращенными глазами.
— Ох и влипла же ты, подруга… — подытожила она её рассказ. — Точно говорят, в тихом омуте… Я-то про себя думала, что уж выпендрилась — так выпендрилась, но ты ж меня на сто километров переплюнула.
В начале весны третьего курса у Наташи завязался очередной роман. На этот раз — с преподавателем из института. То есть это потом уже выяснилось, что он преподаватель и женат на секретарше из деканата. А так — интересный молодой человек, тянущий в грустном одиночестве коктейль за стойкой бара… Когда перед самой сессией история выплыла наружу, разразился грандиозный скандал. Который, чтоб не выносить сор из избы, постарались поскорее замять. Наташе разрешили сдать, а Павлу Алексеевичу написали превосходную характеристику — лишь бы поскорее убрался куда-нибудь, с глаз долой. В конце концов, всё обернулась даже к лучшему: один бывший приятель по КГУ как раз пошёл недавно в гору и перетащил его к себе на «Арсенал». С общежитием и обещанием служебной двушки — когда ребёнка заведут…
— Ну и как ты эти визиты соседям объясняешь?
— Да никак. Андрюша у меня в девятом классе из троек не вылезал, а на будущий год ему поступать. Ну вот я его, по доброте душевной, и репетирую. Родители уломали, — Катя плутовато ухмыльнулась, — через классную. Хоть я и упиралась как могла.
— Что?! Ну, ты, подруга, и интриганкой тут без меня стала!
— Да это не я, он сам всё. Я лишь подпевала, что велено. До сих пор удивляюсь, как ему эта афера удалась.
— А, ну это — да. Мужики, скажу тебе, им как приспичит, на редкость изобретательными становятся. Плавали, знаем. А поступать ему куда, не решили ещё? В этом городе вам ловить нечего. Обмен ищете?
— Да нет, Наташ, не получится так…
— Почему? Думаешь, все три года продержат?
— Не в том дело… Переводом разрешили бы, наверно… Но он же в МГУ собрался — а кто меня там, в Москве, ждёт…
— В МГУ? И ты его отпускаешь?! Это же пять лет — в два с половиной раза хуже армии. И не в казарме, заметь. Катюха, ты осознай: он за этот год к тому, что у него женщина есть, привыкнет, как к своему богоданному праву.
— Наташ, — жалобно взглянула на неё Катя, — ну вот охота тебе каркать? Конечно, мне страшно… У них — знакомый оттуда говорил — девочек даже больше, чем мальчиков. Представляешь?! И все в полтора раза моложе меня…
— Ну, всё ж не в полтора… Хотя, может, в полтора оно и лучше было б… — Наташа в нерешительности умолкла, прежде чем осторожно продолжить: — Слышь, подруга, ты только не обижайся. Ты ж меня знаешь, я это не чтоб гадость сказать… Но ты уверена, что он просто не пользуется тобой — если вот так на раз готов от тебя уехать? Люди разные бывают, в таком возрасте тоже.
Катя уже открыла рот, чтобы сказать что-нибудь поубедительнее — но поняла вдруг: выглядеть будет, словно убедить она пытается саму себя. И ограничилась лишь одним словом:
— Уверена.
Они помолчали немного, и Наташа, бросив взгляд на циферблат ходиков, засобиралась уходить.
— Пора… И вот что… Не бери в голову, что я тебе сказала, всё у тебя будет на пять с плюсом. Хорошо, когда есть на этом свете кто-то, кому так веришь…
— «Годовщина революции»?! «Долго готовились»?! Андрей, ты в своём уме? У нас клуб послезавтра! Ты хоть примерно представляешь, чего мы ему такого на уши можем навесить?
— Слушай, Белка, а у тебя были другие идеи? Ну так чего там молчала? И, если хочешь знать, да, представляю. Только мне нужно время подготовиться. Хочешь помочь — постарайся сделать так, чтобы меня эти два дня не вызывали.
— Как я это сделаю? У тебя точно крыша поехала.
— Заставь всех своих воздыхателей руку на всех уроках тянуть. Или слабо?
— Мне ничего не слабо! — Белка гордо блеснула глазами.
— Ну вот и действуй. Пошли Русалке звонить.
— Пошли… Только тут ещё одна вещь… Я почерк узнала.
— Какой почерк? — не сразу понял Андрей. — Подожди. Хочешь сказать, ты знаешь, кто стукнул?!
— Знаю… Но тебя это не обрадует. Фантомас. Как думаешь, Катьке надо сказать?
Кличку свою Илья Тихонович, учитель физики, получил после одного случая лет семь или восемь назад. Рассказывали, что когда у него начала редеть макушка, кто-то присоветовал ему испробовать «проверенное народное средство» — обриться разок налысо. «Лечение», правда, не помогло — но голый синий череп произвёл на всю школу неизгладимое впечатление…
— Обязательно… — Андрей на секунду задумался. — Только не сейчас, когда закончится всё. Незачем её лишний раз волновать. Но ты уверена? У него, конечно, всегда что-то сволочное в натуре было…
— Абсолютно. Помнишь, я в прошлом году на машинопись ходила…
— Да я и не знал никогда.
— Ну, неважно. Так нас эксплуатнули тогда, заставили характеристики на десятиклассников перепечатывать. И сейчас я половину учителей по почерку узнаю. А у него ещё и «б» такая характерная.
— Но почему? Не псих же он какой идейный.
— Скорее всего, из-за того, что ты от него ушёл — и ещё двоих увёл. Скажи, правду говорят, тебя Катька заставила?
— Нет… Ну как… В клуб записаться потребовала —
