его матушке Наталии Александровне, но родного по душе: заботливого и справедливого. В его-то доме и жил маленький Леонтий – сирота при живых родителях, в детстве оставленный матерью (впрочем, как и две его сестры), умчавшейся в далёкую неведомую Германию.
Да, обстоятельства принудили Наталию Дубельт, младшую дочь поэта, сделать выбор между детьми и новой любовью – принцем Николаем Нассауским. И она, как известно, сделала его не в пользу детей. Мы никогда не узнаем, мучила ли её та нежная и пылкая любовь к сыну, что обуревала героиню романа Льва Толстого Анну Каренину к брошенному ею Сереже?!
Либо Наталия Александровна вполне смирилась с той утратой, обретя счастье в другом супружестве и вновь став матерью троих детей? Как в зеркальном отображении – двух дочерей и сына.
Вот ведь что любопытно: сама Анна Каренина срисована с её старшей сестры Марии Пушкиной, носившей в замужестве немецкую фамилию Гартунг.
Графиня Наталия фон Меренберг, урождённая Пушкина, мать Леонтия Дубельта. 1870-е гг.
Не отрицал того и сам Лев Николаевич. Но срисована им лишь внешне: на страницы романа «перенесены» её лёгкая энергичная походка, манера говорить, пожимать руку, улыбаться. И даже сам наряд дочери поэта с гирляндой любимых ей анютиных глазок был «подарен» Толстым красавице Анне: «Анна была не в лиловом, как того непременно хотела Кити, а в чёрном, низко срезанном бархатном платье, открывавшем её точёные, как старой слоновой кости, полные плечи и грудь и округлые руки с тонкою крошечною кистью. Всё платье было обшито венецианским гипюром. Но голове у неё, в чёрных волосах, своих без примеси, была маленькая гирлянда анютиных глазок и такая же на чёрной ленте пояса между белыми кружевами».
Не случайно портрет Марии Гартунг кисти Ивана Макарова ныне – в экспозиции московского музея Льва Толстого. На живописном полотне дочь поэта украшает нитка крупного жемчуга, что волею романиста красовалась «на точёной крепкой шее» его мятежной героини, и та же гирлянда анютиных глазок «притаилась» в тёмных волосах Марии. Замечу, наследственная нитка жемчуга (имевшего название «бургиньон») досталась ей от матери Наталии Николаевны.
Знакомство Марии Александровны со Львом Николаевичем Толстым случилось в Туле, где неподалеку от губернской столицы, в усадьбе Федяшево, фамильном имении Гартунгов, и обосновалась молодая чета.
Есть немало свидетельств в пользу того, что Толстой придал своей героине Анне Карениной своеобразные черты Марии Пушкиной, её оригинальную красоту. Вспоминает Татьяна Кузминская, свояченица писателя: «Вошла незнакомая дама в чёрном кружевном платье. Её лёгкая походка легко несла её довольно полную, но прямую и изящную фигуру. Когда представили Льва Николаевича Марии Александровне, он сел за чайный стол около неё: разговора их я не знаю, но знаю, что она послужила ему типом Анны Карениной, не характером, не жизнью, а наружностью».
При первой встрече с дочерью поэта писателя поразили «удивительно породистые», «арабские» завитки её волос, «эти своевольные короткие колечки курчавых волос, всегда выбивавшиеся на затылке и висках». Да и в черновых рукописях толстовского романа Каренина носила иную фамилию… Пушкина.
Но вот что поразительно, ведь и замысел знаменитого романа был подсказан… самим Александром Сергеевичем! Толстого поразил пушкинский отрывок «Гости съезжались на дачу», и он решил приступить к новому роману со слов: «Гости после оперы съезжались к молодой княгине Врасской». Так по задумке автора первоначально именовалась одна из его героинь – княгиня Бетси Тверская. Да и начало знаменитого романа было иным.
Не случайно, со слов Софьи Андреевны, её великий муж однажды обронил: «Вот как нам писать. Пушкин приступает прямо к делу. Другой бы начал описывать гостей, комнаты, а он вводит в действие сразу».
Гости, съехавшиеся на дачу к пушкинской Вольской, рьяно обсуждают молодую красавицу: «…Но страсти её погубят <…> Страсти! Какое громкое слово! Что такое страсти!»
Нет, роковые страсти не обожгли Марию Гартунг. Но вот её младшую сестру чуть было не погубили. Наталии Пушкиной довелось в жизни воплотить характер Анны, даже в чём-то её судьбу (вряд ли о том было ведомо Льву Николаевичу!), не устрашившейся, подобно героине романа, бросить вызов обществу, покинуть мужа и уехать к любовнику за границу. Пойти наперекор всем законам, наперекор морали и пожертвовать… сыном!
Великая вещь – материнская любовь! Но, увы, нужно признать – Наталия Александровна не часто вспоминала о своём Леонтии. Неизвестны её письма к сыну (думается, они были), неведомо об их встречах. Правда, одна всё же состоялась. Да и поводом для неё послужила не горечь долгой разлуки, а весьма знаменательное событие, в коем участвовала вся просвещённая Россия: в Москве на Тверском бульваре, близ Страстного монастыря, вознёсся памятник Александру Сергеевичу.
Бронзовый Пушкин словно собрал всех своих уже поседевших детей в тот знаменательный июньский день 1880 года. Вместе братья и сёстры встретились в Москве у памятника великому отцу, приехав из дальних городов и усадеб, не ведая, что встреча та будет последней.
«На фоне Пушкина»
Отправилась из немецкого Висбадена в Москву и Наталия Александровна, графиня фон Меренберг.
В тот праздничный день Иван Сергеевич Тургенев возложил к монументу свой лавровый венок, вернее, прикрепил его к пьедесталу памятника, произнеся пламенную речь: «Сияй же, как Он, благородный медный лик, воздвигнутый в самом сердце древней столицы, и гласи грядущим поколениям о нашем праве называться великим народом потому, что среди этого народа родился, в ряду других великих, и такой человек!»
Блестящие ораторы сменяли друг друга, овации публики не кончались. Дамы и барышни без конца утирали глаза кружевными платочками, а молодые люди кричали громогласное: «Ура!»
Журнал «Живописное обозрение» представил на своих страницах поистине живописные портреты детей Пушкина: «Старший сын, гусарский полковник, пожилой с проседью, небольшого роста, коренастый, представляющий собой обычный тип армейского офицера; младший – брюнет с окладистой бородой был несколько более похож на отца. Дочери – обе представительные дамы, одетые в глубокий траур, стройные, высокие, изящные. Обе по внешности пошли в мать, известную московскую красавицу».
А вот другие яркие журнальные строчки: «Первый венок, совершенно белый с белыми лентами – положен был сыном Александра Сергеевича Александром Александровичем Пушкиным, явившимся на торжество со всей семьёй. Между прочим, один из членов этой семьи молодой моряк удивительно напоминает чертами лица покойного поэта: те же крупные губы, тот же нос, даже взгляд такой же, как на лучших портретах Пушкина».
Таким московскому журналисту запомнился мичман Леонтий Дубельт, внук поэта. Думается, и для него самого тот июньский день стал, быть может, одним из ярчайших в его недолгой жизни…
Известно,
