Сырцова, сказал доверительно:
— Не с того начали, Жора, и не в той тональности.
— Начал ты.
— Тогда начну по новой, — прихватив пепельницу (поставил ее на подлокотник), Игорь Сергеевич вернулся в кресло и начал по новой: — Ты блестяще выполнил порученную тебе работу: то, как ты обнаружил и прикрыл Колосова, что называется, высший пилотаж. Молодой артист в полной безопасности и с него сняты все обвинения благодаря тебе.
— Мерси за комплимент. А дальше что?
— А дальше все тот же вопрос: на хрена попу гармонь, когда есть кадило? Ты хорошо сделал свое дело, и все довольны.
— И ты доволен, Игорек?
— В какой-то степени. Насколько я понимаю, ты в свое время ушел из ментовки и занялся частным сыском не только для того, чтобы бескорыстно защищать сирых и обездоленных. Ты получаешь хорошие деньги за помощь состоятельным людям, попавшим в щекотливые ситуации. За Колосова ты уже получил. Но можешь получить еще.
— Отступные, — понял Сырцов. — За что?
— Мы не просим тебя сделать что-то. Мы предлагаем тебе не делать кое-чего.
— Конкретнее, Игорек, конкретнее!
— Перестань копаться в связях уж закрытого дела Колосова. Зачем тебе это?
— Интересно. А я любопытный.
— Да ладно придуриваться, Жора! Я-то знаю цену таким, как ты. Успешное дело за большие бабки, а потом шум вокруг него для рекламы, которая дает тебе возможность хватать ртом и задницей еще большие бабки. Не надо шума и рекламы, Жора, а очень хорошие бабки будут и так.
— Считаешь, что за очень хорошие бабки меня можно купить с потрохами?
— Покупают же пузатые быки, темные деляги, богатые истерички и подозрительные старички. Ты весь на продажу, Жора.
— А ты сколько стоишь?
— Я не продаюсь.
Сырцов поднялся из-за стола. Под его взглядом встали и Гора с Игорем Сергеевичем.
— И начал не с того, и кончаешь не так, — рассудил вслух Сырцов и, выйдя к посетителям, сказал вежливо: — Не смею вас задерживать.
— Что ж, не будем отвлекать тебя от общественно полезной деятельности, Жора. Не договорились — значит, не договорились, что ж поделаешь!
— Только потом не пожалейте, Георгий Петрович, — впервые подал голос Гора.
— Смотри ты! И друг, который лучше новых двух, заговорил! — громко удивился Сырцов и вдруг, сделав шаг к Горе, нанес короткий и страшный удар с левой в печень. Гору согнуло, и тогда Сырцов, ухватив за волосы, кинул Горину голову навстречу своему вскинутому колену: лязг зубов, и Сырцов за волосы же откинул Гору, который рухнул на пол. Не поворачивая головы, Сырцов предупредил Игоря Сергеевича: — Только не пытайся почесать под мышкой, Игорек, а то я со страху могу невесть что нагородить.
— У меня нет пушки, Жора, — успокоил его Игорь Сергеевич.
— А у него?
— И он безоружный. За что ты его?
— Замечательная зрительная память не только у Димы Колосова. Мне мой учитель подробно описал троих, которых он встретил в арке. — Сырцов ожидал, когда очнется Гора. Свершилось, наконец: Гора растопырил мутноватые глаза. — Ты меня тогда как — дубинкой по башке или ногой в печень?
Гора, цепляясь за кресло, с трудом воздвигся на слабых ногах. Раскрыл рот. Неуверенным пальцем потрогал зубы. Сказал хрипло:
— Вы меня еще узнаете, Георгий Петрович.
— Да я и так тебя знаю, шестерка. Когда мне надо будет ботинки почистить, я тебя с твоим полотенцем через руку позову.
— Не добивай его, Жора, — попросил Игорь Сергеевич. — И на время разойдемся, как в море корабли.
— Тогда отчаливайте. И побыстрее.
* * *
Загримированный и одетый под статую, артист с замечательной зрительной памятью стоял в кулисе и, глядя на свой пьедестал, злобно и тихо, чтобы не слышали толпившиеся рядом артисты и обслуга, полушепотом выговаривал только что подошедшему к нему любимому учителю:
— Что же это получается, Захар Захарович? Вчера вы сказали, что мой выход на сцену в этом спектакле последний, а сегодня в приказном порядке вызываете меня снова. Мы же договорились!
— Прости, прости, Димочка, — униженно заныл Захар Захарович. — Был уверен, что культурист этот подойдет. Но с утра попробовал — и, как вы говорите, полный облом. Он даже стоять неподвижно не умеет. Выручи, ученичок ты мой ненаглядный! Сегодня — последний премьерный, и все, все!
— Захар Захарович, третий звонок, — мягко напомнил стоявший неподалеку помреж. И деловито Диме: — Димон, громоздись, пора!
Дима отвернулся от просящих глаз Захара Захаровича, проследовал на сцену, по незаметным ступенькам сзади забрался на пьедестал и оттуда продекламировал:
— На ель ворона взгромоздясь, позавтракать совсем уж было собралась, да призадумалась…
Дима призадумался и замер. Беломраморный атлет замер перед неотвратимым рывком в битву, в смерть, в бессмертие. Хламида, спустившаяся сверху, накрыла его. И пошел, открываясь, занавес.
* * *
Людские фигуры не были различимы во тьме, не было и теней. Глазом ощущалось только невидимое движение. В травяной канавке притих полковник Лапин в камуфляже без знаков различия. Бесшумно и неизвестно откуда приполз могучий спецназовец и сообщил шепотом:
— Охрана обезврежена.
— Сколько их?
— Трое. По всем правилам. Начинаем? Ребята на старте.
— Начали, — решил Лапин в переговорник, и тотчас три сильных прожектора осветили милую дачку. Лапин поднялся сам и поднял матюгальник, через который отчетливо сообщил: — Вы окружены. Сопротивление бесполезно. На размышление пять секунд. Через пять секунд — штурм.
Глухо завыли в дачке, и прозвучали первые выстрелы. Теперь в матюгальник отдал приказ могучий спецназовец:
— Штурм!
Вылетели стекла в окнах дачки, с треском распахнулись двери, и невидимые ранее тени превратились в устрашающие силуэты, которые через окна и двери неотвратимо ринулись в дом.
Выстрелы, панический визгливый мат, яростные вскрики, надсадные стоны. И все. Тихо стало. Спецназовец сказал:
— И все. Пошли, Костя. — Пошли. Вошли в распахнутую дверь. И вот он — каминный зал. Спецназовец спросил у забронированного старшего: — Наши все в порядке?
— Да вроде все.
Перешагивая через трупы, Лапин добрался до тела адвоката Василькова, которому одна-единственная пуля попала точно в лоб. Лапин склонился над ним.
— Это не мы, товарищ полковник, — дал пояснения старший. — Его свои завалили. Видимо, им показалось, что это он их заложил.
Лапин выпрямился, тоскливо осмотрел десяток насмерть поверженных.
— Пейзаж после битвы, — чтобы что-то сказать, сказал он.
— После бойни, — поправил могучий спецназовец. — Ты ведь этого хотел, Костя?
Глава VIII
Скульптурный юноша подхватил Ксюшку в шортах и лифчике под мышки и вознес к себе на пьедестал. Она обеими руками обняла его за шею.
— А я его старым хреном обозвала. Ужель он прав — и он гений?
Скульптура расстегивала на Ксюшке лифчик.
Пошел занавес. Занавес закрылся.
Ольга стояла в
