устроилась на новом месте, теперь у тебя свой путь.
С этими словами Марк развернулся и ушел, вздымая на пыльной дороге серые клубы. Я смотрела, как удаляется его силуэт, и невыплаканная горечь все сильнее щемила горло. Это была не просто боль, это было все равно, как если сделать шаг вперед по лезвию. Я не могла пошевелиться, будто невидимые светофоры Питера вновь гипнотизировали мой разум. Он уходил и ни разу не обернулся.
***
Марк зашел в мастерскую и поздоровался за руку с Василием, коренастым мужичком пятидесяти лет в сером фартуке из грубой ткани. Марк познакомился с ним практически сразу, как они с Нелли приехали в поселок. Василий слыл в селе большим умельцем, в чем нетрудно было убедиться, зайдя к нему в гости. Каждая работа заслуживала место на выставке мастеров, что касалось не только медных украшений и элементов декора, но и резной мебели из дерева, и ярких витражей из цветного стекла. Марк рассказал ему о семейной мастерской и показал эскизы украшений, которые дед когда-то мечтал изготовить, но не успел. Василий загорелся свежими идеями и пригласил нового знакомого остановиться в его доме, познакомил с женой и дочерью.
– У дочки день рождения завтра, – с нежностью глядя на только что изготовленную им брошку в форме кувшинки, произнес мастер. – Вымахала выше батьки, а замуж идти не хочет.
Марк взял в руки кувшинку и покачал на ладони.
– Как живая вышла.
– А то! – расцвел Василий.
– Я уезжаю сегодня. Вот, зашел попрощаться.
– Так скоро? Гришка же сказал, что девчонке общежитие выделили. Не взяли ее на работу разве?
– Причем тут Нелли?
– Слухи ходят, якобы невеста она твоя. А что смущаешься? Добрая девочка, вежливая, хозяйкой хорошей будет в доме.
– Да как-то завязал я с хорошими девочками, Иваныч, – грустно усмехнулся Марк. – Пора мне домой. Устал.
– Что ж, как сам знаешь. Жаль, однако, парень ты смышленый, хотел бы тебя помощником видеть.
– Я бы рад, да работа ждет в городе. Спросить еще хотел, вдруг знаешь… Кто живет у озера?
– Ты про деда Афанасия? Отшельник он, знахарь местный. Человек хороший, мудрый. В том году спину вылечил у моей Аннушки. Она до сих пор настойки из его травок делает.
– Травами, значит, лечит, – задумался Марк и почуял, как за его спиной промелькнула холодная тень. Он словно на одну секунду захлебнулся от ветра: так его тело всегда реагировало на невидимое присутствие призрака. Привычно, когда призраки чужие – они не идут за тобой следом. Но твои тени не отстанут ни на шаг.
– Тебе-то какой с него интерес? – Василий подошел к станку и смахнул с него медные стружки. Они блеснули оранжевым всполохом в свете мигающей диодной лампы.
– Я думал, в старой развалюхе никто не живет, – пожал Марк плечами. – А вчера в окнах горел свет.
– Чего ж удивительного? Афанасий читает вечерами, такая у него привычка. Каждую субботу ходит в библиотеку и берет новую книгу. Ты когда выезжаешь?
– Еще одно дело решу и зайду за вещами.
– Тогда не прощаюсь. Увидимся еще.
Марк кивнул и шагнул из прохладной мастерской в августовское пекло. Солнце сегодня жарило нещадно. Воздух, сухой и обжигающе горячий, пах заготовленным сеном, жирной, плодородной землей, душистыми эфирными маслами полевых цветов. Тропинка, пролегающая через поляну, уходила вниз по склону, к озеру. Лучи золотили черную рябь воды. Марк, стараясь не споткнуться на каменистом спуске, направился к обветшалой избушке деда Афанасия, стоящей рядом с чертой, за которой начинался густой хвойный лес с раскидистыми старыми пихтами и широкими, в два обхвата, соснами. Дом расположился в тени, зной не мог к нему подступиться: с одной стороны ветер приносил свежие потоки от водной глади, а с другой создавала тень высокая лесная стена. Марк наклонился к окну и постучал в тонкое, мутное, покрытое мелкими трещинами стекло.
Послышался скрип половиц в сенях и скрежет открывающихся дверей. На пороге появился седой, широкоплечий, высокий мужчина, отдаленно напоминающий богатыря Черномора из сказки Пушкина. Только кольчугу он не носил, ее заменил овечий потрепанный тулуп, надетый на длинную серую рубаху. У каждого старика свои странности, и тулуп, надетый в самый пик жары, Марка не удивил. Да и мысли его сосредоточились больше на том, что сказать Афанасию, так как, постучавшись, он даже забыл придумать повод, для чего явился в этот дом. Но старик, кажется, не ждал объяснений. Он развернулся, сложил руки за спину и, кряхтя, зашел в сени, оставив дверь открытой, что было сродни приглашению.
Марк, не переставая ощущать ледяную пульсацию в спине, шагнул в темное пространство, пахнущее подвальной сыростью и старьем. Здесь находилась обувь, множество различных деревянных ящиков и полусгнившая лестница, ведущая на чердак. Когда он зашел в комнату, огромную и светлую, дед уже сидел за круглым столом с резными ножками, на котором стояли скромные угощения: сухое галетное печенье, вазочка с вареньем, нарезанный тонкими ломтиками белый хлеб. На ржавой одноконфорочной плите шипел чайник. Афанасий кивнул на свободный стул, и Марк уселся, с беспокойством оглядываясь по сторонам.
– Я все гадал, захочешь ли навестить мой дом, – старик, улыбаясь одними глазами, изучал лицо своего гостя. Голос у него был тихим, не дребезжащим, напротив, имел приятный тембр, он омолаживал своего владельца. – За всю жизнь я даже и не надеялся встретить родную кровь. Ты не перенял внешние черты ни моего отца, ни дядьки, ну и неважно. В тебе течет такая же сила, как и во мне.
– Я сам не ожидал, что приду. Собирался уезжать, – Марк чувствовал себя неловко от пристального взгляда, к тому же не знал, рассказывать ли причину, по которой он явился или лучше промолчать.
– Бежишь, значит, от девочки-ведьмы, – Афанасий со вздохом поднялся и снял чайник с плиты. – Много-ль ты набегаешь? Не от нее уезжаешь, а от себя самого, от мыслей, что вот здесь, – он постучал согнутым пальцем по лбу, испещренного сетью глубоких морщинок.
– Как вы узнали?
– Видел ее в окно. Она приходила разок к Черному озеру. Только у ведьм эти воды вызывают подобный ужас. Они показывают им правду, которую девочки не хотят знать.
– Нелли отправила меня сюда, – признался Марк, неожиданно для себя. – Ей снятся сны с моим двойником, и он желал что-то показать здесь.
Спина Афанасия застыла. Он отставил в сторону чашки и, нахмурившись лохматыми бровями, спросил:
– Свою правду она не пожелала видеть. Я ее понимаю. Страшно и больно. А ты желаешь видеть свою?
У Марка зашумело в ушах от предчувствия кошмара, но он с готовностью закивал. Афанасий отодвинул стул, на котором сидел, и отпер дверь чулана.
– Я не стану мешать. Можешь включить свет и закрыться, либо оставить дверь приоткрытой.
В чулане хранились на деревянных полках банки с заготовками, пучками висели высушенные травы, и висело овальное, в человеческий рост зеркало. Оно блеснуло в темноте, словно зазывая на беседу.
Марк не стал зажигать лампу. Он встал у зеркальной поверхности, глядя на свое отражение. Затем оно растворилось в сером тумане, и Марк увидел комнату, где находился минуту назад. Выглядела она иначе. Первым делом его взгляд зацепился на потемневшую от копоти керосиновую лампу, заменившую чайник с плитой и красные цветы, вышитые на белых полотенцах, что висели рядом с кувшином для умывания. Ожидание натягивало нервы, пальцы начали мелко дрожать. Он встряхнул руки и сжал пальцы, продолжая смотреть сюжет из прошлого.
Красивая, совсем юная девушка гребнем расчесывает длинные, до пояса, темно-каштановые волосы. Они лежат волнами на ее
