Встреча в Глассборо породила у французской дипломатии сомнения, не снизит ли важность советско-французских отношений в глазах Москвы намечающееся советско-американское сближение. В ходе переговоров с Косыгиным генерал де Голль, естественно, затронул вопрос нераспространения. Косыгин попытался убедить его, что советско-американское соглашение открывает возможность настоящего контроля над вооружениями, в частности мешает Германии получить доступ к атомному оружию, и что самоизоляция совсем не в интересах Франции. В ответ на возобновление отказа генерала де Голля присоединиться к соглашению и настоятельное подчеркивание его недоумения по поводу «этого советско-американского проекта» Косыгин говорит, что это – не совсем общий проект: «Я бы не хотел, чтобы у вас складывалось впечатление, что мы заключили с Америкой соглашение и стремимся навязать его всему миру».
Затем Косыгин добавил: «Вы постоянно повторяете “США и Советский Союз”: это не совсем верно, поскольку между нами нет никакого соглашения и никогда не будет»150.
Здесь можно говорить о некой неопределенности франко-советских отношений. С одной стороны, участились контакты и консультации. Визит Жоржа Помпиду в Москву и Ленинград в начале июля стал поводом для горячей демонстрации советских дружественных чувств по отношению к Франции. Но одновременно с этим не перестают углубляться расхождения между двумя странами по вопросу о нераспространении ядерного оружия. Именно тогда генерал де Голль начинает задавать себе вопрос, не повлияет ли сближение Москвы и Вашингтона на роль и место Франции по отношению к СССР.
Восточноевропейская дипломатия в борьбе за разрядку
В ходе своего июньского визита генерал де Голль неизменно подчеркивал, что в отношения между Востоком и Западом, способствующие разрядке, должны быть вовлечены все страны Восточной Европы. А также, что это участие касается каждой отдельной страны, а не групп или блоков, связанных общей идеологией, или союзов. Опираясь на свое сближение с Москвой, а также, как мы уже говорили, трезво оценивая возможности, открытые намечающимися расхождениями внутри коммунистического лагеря, генерал с лета 1966 г. начал вести настоящую восточноевропейскую дипломатию. Первой целью этого деголлевского поворота на восток была Польша. Этот выбор сделан прежде всего в силу исторических причин, поскольку Франция всегда поддерживала особые отношения с этой страной. Взять, к примеру, короля Франции Генриха III, избранного королем Польши.
К этому добавляется особый интерес генерала де Голля к стране, где он служил в переломную эпоху возрождения польского государства. В 1944 г. в Москве де Голль, как мы видели, сумел не поддаться давлению Сталина, толкавшего его к признанию Люблинского правительства. Но в середине 1960-х французский президент не может извлечь пользы из своей позиции 1944 г. при общении с польскими лидерами, поскольку у власти находятся как раз преемники Люблинского правительства. Однако он мог напомнить им, что дал свое согласие на проведение границы по Одеру и Нейсе.
В то же время он всегда отвечал отказом на предложения Польши о заключении договора о дружбе и взаимопомощи между двумя странами. В первый раз такой проект был предложен Варшавой 15 октября 1945 г. и затем неоднократно возвращался в повестку дня. За неимением договора в 1946 г. поляки попросили Францию о выработке совместной декларации, что показалось Парижу столь же несвоевременным, как и предложение договора, даже несмотря на то, что Варшава отказалась от идеи включения в нее обязательств о взаимопомощи. Сдержанность Франции относительно документального оформления отношений с Польшей, а особенно франко-немецкое сближение и внутреннее развитие самой Польши после 1956 г. имели следствием некоторую враждебность этой страны к Парижу, что проявилось в марте 1962 г., когда польское правительство признало Временное правительство Алжирской Республики. Но затем Варшава очень быстро осознала, что испорченные отношения с Францией противоречат ее интересам. Поэтому после нескольких неуклюжих попыток сближения премьер-министр Польши Циранкевич приезжает с визитом во Францию, организованным по его собственной просьбе. Это был первый визит главы польского правительства в западную страну, для которого тот выбрал именно Францию, – значение такого жеста отметили в Париже, и с этого момента франко-польские отношения начали очень быстро улучшаться.
Полякам сближение с Парижем помогало решить ряд насущных проблем. Прежде всего проблему страха перед Германией, все еще присутствующую в Польше. Память о войне, пакте 1939 г., а также сознание, что граница по Одеру и Нейсе неохотно принята немцами, подпитывали беспокойство в Варшаве. А тесная связь между Парижем и Бонном, закрепленная в Елисейском договоре, порождала в поляках страх, как бы Федеративная Республика не нашла в Париже опоры для «подпитки своего стремления к реваншу». Таким образом, возобновление отношений с Парижем являлось срочным делом. Была и еще одна причина, объяснявшая столь сильное стремление к сближению с Францией. Польша под руководством Гомулки имела тесные связи с СССР, но эти связи объяснялись прежде всего значительным опытом общения последнего с русскими. Польский лидер знал, что те не потерпят ни малейшего отклонения Польши от курса, поддерживаемого ее главным союзником. Но в 1965 г. в Польше констатировали растущее стремление стран Востока Европы к сближению с Западом, это – результат разрядки. А Франция с ее независимой позицией – страна, установление связей с которой не скомпрометирует Польшу. Франко-советские отношения в середине 1960-х гг. окончательно убеждают поляков. Примерно так Циранкевич и скажет французскому президенту. 14 сентября он подтвердит то же и Жоржу Помпиду151: «Беседы, которые у меня были с главой государства, еще более укрепили меня во мнении относительно его политической дальновидности. Его видение Европы – очень важно не только для Франции, но также и для всей Европы». Последнее замечание, естественно, относится к Восточной Европе. Разрядка, как не раз повторит Циранкевич, может воплощаться в жизнь силами Польши и Франции, и улучшение их отношений будет только этому способствовать. Любопытно, что Помпиду, который совсем не был наивен, заметил в ходе переговоров, что, пока Циранкевич находится в Париже, Брежнев пребывает в Варшаве, где «строит тайные планы с Гомулкой». Столь же искушенный, как и французский премьер-министр, его польский коллега настойчиво дает тому понять, что речь идет о кратком визите, преимущественно посвященном охоте152. Потому любая мысль о «московском шпионе», наблюдающем за франко-польским сближением, достойна осуждения. Но эта перепалка задала тон встрече и визиту Циранкевича: происходит сближение, но каждый осознает его границы и должен занять позицию внутри приемлемых для Москвы рамок. Впрочем, генерал де Голль прямо сказал об этом польскому премьер-министру. Убедившись, что Франция осознает, что связывает его страну и СССР, последний посоветовал ему действовать в этих рамках, не пытаясь их расширить или расшатать. Октябрь 1956 г., когда советские танки двигались на Варшаву, еще живое воспоминание для собеседников.
