направлении, дошла до торца здания, завернула за угол и увидела приоткрытую дверь. Там ее уже ждали тихо посмеивающиеся женщины.
Лина представилась, поблагодарила всех за внимание, проявленное к ее дочери Тане Рийден, и поинтересовалась, кто из присутствующих – Анна Петровна, выписавшая Татьяну прошлым летом под расписку Ирины Хидновой.
Загорина оказалась худенькой, немолодой усталой женщиной с седыми висками, решительным подбородком и внимательным взглядом небольших красиво очерченных глаз. Она предложила Эвелине Родионовне снять пальто и набросить на себя халат, после чего провела ее через все отделение и ординаторскую в свой кабинет.
Анна Петровна подробно расспрашивала гостью о состоянии здоровья ее дочери. Узнав, по какой причине за Таней приезжала ее тетя, а не сама Лина, Аня расчувствовалась – она сама менее года назад схоронила мать, умершую от рака, а потому понимала, через что пришлось пройти ее собеседнице.
Эвелина, зная от Софы о семейных неурядицах Загориной, откровенно рассказала ей и о трагической гибели Фаргина, и о своей предрасположенности к онкологии по женской линии. Анна Петровна, узнав от Пазевской, что Таня, следуя ее предписаниям, настолько быстро пошла на поправку, что сумела в ноябре приступить к работе, горько усмехнулась.
– Скажите, а каким чудом моя дочь оказалась на Вашем попечении? – поинтересовалась Лина.
– Так получилось, что я веду больных из мужского блока, а Миликов из женского. Находимся мы в одном здании. Официально считаемся одним отделением. Он занимает должность заведующего, я числюсь его заместителем… Ординаторская у нас одна, а кабинеты разные: мой здесь, а его напротив. Когда один из нас отсутствует, другой наблюдает за всеми пациентами. Летом прошлого года Митя с женой поехали отдыхать, и мне пришлось вести всех. Вот так Таня Рийден оказалась под моим наблюдением. К тому же я ее знала по систематически проходящим у нас медицинским консилиумам. Они проводятся раз в неделю. На них мы обсуждаем состояние здоровья наших больных.
– Скажите, не могла бы я взглянуть на историю болезни Тани? Мне хотелось бы знать, на основании чьих показаний Миликов запихнул ее в инсулиновую палату.
– Ну, поскольку она была и моей пациенткой, я могу ознакомить Вас с записями. Они сделаны при ее поступлении. Это – дело прошлогоднее, поэтому ее папка находится здесь, у меня в кабинете. В этом шкафу у нас что-то наподобие архива.
– А почему Миликов не устроил архив у себя?
– Там он держит истории болезней своих частных пациентов. Поэтому дверь запирает на амбарный замок. Наверняка, врезал бы и английский, но у нас запрещено. Опасаются буйных выходок пациентов.
– Как в замке Синей Бороды… Все жертвы под семью запорами.
Обе женщины нервно хихикнули и переглянулись – они поняли друг дружку без лишних слов.
– Вы знаете, что Ми-Ми обманывает свою жену? – напрямик спросила Лина.
– Естественно… Лена Рубцова – молодой врач, что сидит за стенкой, – его пассия.
– Просто очаровательно! Получается, что у него не одна, а несколько таких подружек. Сегодня мне Софа сказала, будто у мужа суточное дежурство.
Сообщила, будто у Мити такие бдения бывают ежемесячно по одним и тем же числам. По-моему, это весьма пикантно!
– Выходит, наш Ми-Ми не только гениальный секс-наставник… Он еще и великий секс-игрун! Видимо, одинаково силен как в теории, так и на практике… Вероятно, я должна задыхаться от счастья – мне же выпала честь работать рядом с секс-символом Средней Азии
– Если отправите подругу Миликова домой, я берусь за пять минут открыть все запоры на дверях его кабинета. Может, в его архиве мы найдем то, что поможет нам свести с ним счеты! Вы не волнуйтесь… Я, действительно, мать Тани Рийден, вот мой паспорт и ее метрики. Можете навести обо мне справки у самого Рийдена. За окном стоит его машина. В ней его шофер Николай. Он ждет меня, чтобы доставить домой. Но я могу остаться, переночевать здесь, а Колю отослать. В конце концов, его рабочий день закончился давно. Он здесь торчит только из уважения к своему шефу.
Загорина мельком взглянула на протянутый Линой паспорт, потом решительно встала и вышла в ординаторскую.
– Леночка, Вы сегодня у меня отпрашивались, и я Вам отказала. Так вот, я передумала. Можете идти. Здесь на Вашем месте переночует Эвелина Родионовна. Она так переволновалась, попав в нашу обстановку, что ей не по себе. Я дам ей успокоительное, пусть отдохнет до утра. Полагаю, она разрешит своему шоферу подбросить Вас до станции метро?
– Конечно, Лена! – раздался голос Пазевской, медленно выходившей из кабинета Загориной. – Не только разрешу, но и попрошу его об этом. А Вы не стесняйтесь, отрезайте себе на дорожку кусок торта побольше. Мы тут вчетвером его не одолеем. Нянечка, санитарка, Анна Петровна и я не справимся с махиной в три килограмма.
Объедаться тортом на ночь глядя никто не захотел. Женщины поделили его между собой: нянечка и санитарка отнесли свои порции в холодильник, чтобы утром забрать домой. По распоряжению Ани туда же водрузили и шампанское – его оставили Миликову, ибо все отлично понимали, что только благодаря его таланту здоровье невестки полковника Рийдена пошло на поправку.
Лена Рубцова, собравшись за пять минут и, прихватив причитающийся ей кусок сладкого, уехала с Николаем, а еще через час в больнице воцарилась глубокая тишина: под действием успокоительных забылись пациенты; напившись чаю и немного отведав сладкого, в процедурной заснули санитарка и нянечка; после суматошного дня на кушетке в ординаторской задремала Эвелина Родионовна; у себя в кабинете, предчувствуя тревожную ночь, сняв обувь, отдыхала Загорина.
Уже за полночь Анна Петровна, разбудив Пазевскую, вышла из ординаторской, заперла дверь на ключ и отправилась по палатам посмотреть на своих подопечных. Вернувшись через полчаса, она застала Лину отдыхающую на кушетке.
– Я все открыла и обследовала. В шкафу у Ми-Ми кассеты. Думаю, на них записаны его беседы с теми, кого он консультировал. Кассеты пронумерованы. В центральном ящике стола книга учета. Там за каждой фамилией пациента проставлен порядковый номер. В боковой тумбе портативный магнитофон. Не понимаю только одно – почему этот материал Миликов не держит дома?
– Там хозяйничает Софа. Она, конечно, несколько наивней, чем
ей положено по возрасту, но далеко не глупа. И не без характера. Если узнает о неблаговидных делишках мужа, то в состоянии аффекта может и сбежать.
– Она не любит супруга? Не ценит комфорт?
– И любит, и ценит! Но она чрезвычайно эмоциональная дамочка. В порыве негодования может такое натворить, что Вашей Тане во сне не приснится!
– А мне она показалась чрезвычайно субтильной. Необычайно спокойна, не красится, одевается скромно… Не
