Пазевская разглядела коричневую тушь на ее длинных пушистых ресницах и следы коричневого карандаша, очерчивающего контуры нежных, по-девичьи чистых губ.
– Миликов – подонок, фашист проклятый! – тряслась от ненависти Лина, вручая подарки раскрасневшейся от удовольствия женщине. – Свою жену бережет, а мою дочь изуродовал! Она ведь тоже была и хороша, и молода. А теперь, по его милости, Таня – толстая, старая тетка! Я ему это еще припомню, гад ползучий!
– От Танюши кастрюли, которые сойдет за сковородки, а от меня – кружевная скатерть. В знак благодарности Вам и Вашему супругу за заботу о моей доченьке, – ворковала Пазевская, растягивая губы в улыбке, весьма схожей с гримасами больной, сидящей в зубоврачебном кресле.
Эвелина Родионовна просидела в гостях у Софы больше часа. За это время Лина узнала, что хозяйка родом из Ленинграда, закончила там Иняз, после чего несколько лет работала переводчицей. Была направлена на международную медицинскую конференцию в качестве синхронного переводчика, где и встретилась с Митей, который приехал туда с докладом. Через неделю после знакомства они решили расписаться, и вот уже восемь лет, как она носит фамилию Миликова и живет в Средней Азии.
Софья, узнав о причинах, по которым Лина приехала в столицу, очень удивилась. По рассказам Тани она много знала о Пазевской, а потому была поражена, услышав, что дама ее уровня согласилась на роль домработницы в семействе Рийденов. Неожиданно, молодая женщина разоткровенничалась. Сказала, что мечтает навестить своих родителей, что у Мити в ближайшем будущем намечается командировка в Ленинград, но она не может его сопровождать, так как не на кого оставить квартиру.
– Посоветуйтесь с мужем, дорогая. Я еще долго здесь пробуду, если надумаете ехать вместе, я смогу здесь ночевать. Мне это будет не в тягость. Вы проявили такое внимание к моей девочке, что я сочла бы за радость отплатить Вам тем же.
Беседуя о самочувствии Тани, Эвелина Родионовна навела Софу на разговор о Загориной.
Миликова рассказала, что Митя и Аня много лет работали бок о бок и все это время были в отличных отношениях. Но в последнее время между ними пробежала кошка.
– Понимаете, мой муж уже давно практикует, как сексопатолог. Разумеется, частно. Так вот, примерно год назад к нему обратился супруг Анны Петровны Эдуард – у него возникли проблемы с интимной жизнью. В общем, Митя Эдика вылечил, а тот возьми и женись на молодухе – танцовщице из ансамбля «Цветы Азии». Ане уже под пятьдесят, она стареет… Конечно, ее муж поступил не лучшим образом, но его можно понять. Все-таки молодость – бесценное сокровище. Так вот, Загорина считает, что все это подстроил Митрофан. Полагает, будто муж завидует ей, как специалисту, вот и отомстил.
– Да… Не слишком красивая история. Однако, я согласна с Вами в главном – нет ничего на свете прекрасней юности! Но, думаю, в данной ситуации Анна Петровна пристрастна к Митрофану Алексеевичу. Тем более, Вы говорите, ей под пятьдесят… В этом возрасте женщины бывают столь же неразумны, как во время беременности…Подвержены всяким фантазиям, страхам, а все – чистая физиология… Чего только не приходит в голову! А, кстати, сколько лет ее «бывшему»?
– Эдику? Ему пятьдесят пять.
– А его новой пассии?
– Тридцать два. Я с ней знакома, она очень хороша собой! Не улыбайтесь, Эвелина Родионовна! Митя гениальный врач. За последние три года он уже четверых мужчин преклонного возраста вернул к полноценной жизни. Понимаете? Все они воспрянули духом, окрепли физически! Он возвратил им молодость!
– Понимаю… Как Мефистофель Фаусту.
– Почти, что так! Только Фауст, став молодым, погубил Маргариту, а они женились на своих возлюбленных и живут с ними в согласии!
– А что, все эти «маргаритки» из «Цветов Азии»?
– Не язвите, Эвелина Родионовна! Хотя, конечно, такое сравнение просто само срывается с языка… Да, все они танцовщицы из этого ансамбля.
– И эти дамы по-прежнему выступают?
– Что вы! Кто из солидных мужчин потерпит, чтобы его супруга гастролировала по десять месяцев в году?
– Ну, так Ваш благоверный рискует головой. Руководительница «Цветочков» сживет его со свету! У них, если мне ни изменяет память, заправляет знаменитая Кира Караева. Уверенна, эта особа никому не позволит обрывать ее «клумбу».
– Что вы! Караева – очаровательная дама. Когда ансамбль в городе, она приходит к нам в гости. Кира и Митя отлично ладят. Можно сказать, они не просто приятели, они друзья!
– А сколько Вам лет, Софа, если это, конечно не тайна?
– Это не секрет. Мне тридцать три. Я свои годы не скрываю, даже горжусь! Это восемь лет назад я сбавляла себе возраст… Я ведь тогда выглядела старше, чем сейчас. Это все Митя… Питание, режим. Никаких женских проблем, и ни каких младенцев.
Софа благодарно улыбнулась и опустила глаза, но Лине показалось, будто последние слова она произнесла с затаенной печалью. Пазевская глубоко вздохнула: – На старости лет мы все становимся эгоистками. Хотим внучат и не думаем, во что они обходятся нашим детям, – и стала прощаться.
– Если мы с Митей надумаем уехать вместе, Вы присмотрите за нашей квартирой? Не возражаете? – с надеждой спросила Софья.
– Обсудите этот вопрос с мужем, и если я понадоблюсь, найдете меня через Мишу.
Эвелина Родионовна откланялась и ушла.
Николай, увидев Пазевскую у машины, вздрогнул. Ее глаза метали такие молнии, что испепелили бы и менее наблюдательного человека.
– Я устала с дороги. И еще этот визит… Хотелось бы отдохнуть полчасика, прежде чем мы поедем в больницу, – мягко произнесла Лина, усаживаясь на заднее сиденье.
– От нее исходит такая энергия, что, пожалуй, машина не заведется, – подумал Коля и резко вывернул руль, выезжая на проезжую часть.
…Было около девяти вечера, когда машина с Пазевской подъехала к тому отделению городской больницы, из которого летом прошлого года Ирина Родионовна увезла ее дочь.
Перед Линой предстала, окруженная высокими деревьями, одноэтажная постройка с решетками на окнах. Занавески были отодвинуты, и с дороги было видно, как в палатах, освещенных тусклыми лампочками, вяло копошатся женщины в вылинявших халатах. Чуть дальше находилось отделение для мужчин. Облаченные в одинаковые полосатые застиранные пижамы, они уныло сидели на кроватях, уставившись в пол.
Оставив Николая в машине, Эвелина постучала в двери приемного покоя. Никто не отозвался, и тогда она пошла вдоль окон. Увидев ординаторскую, в которой мирно пили чай несколько женщин в белых халатах, Лина принялась решительно барабанить по стеклу. Разглядев через окно прилично одетую даму с цветами, тортом и бутылкой шампанского, они приветливо замахали ей руками, показывая в сторону противоположную той, где располагалась приемная. Пазевская двинулась в указанном
