Россия. Москва. 21 марта, Понедельник
Прошло ровно десять дней.
Дронго смотрел в окно, через частую решетку. Первыенесколько дней он вообще не понимал, куда попал и почему на окне решетка.Только потом к нему постепенно начало возвращаться сознание. Но лишь к концунедели он понял, что находится в своеобразной тюремной больнице, куда егопоместили по приказу нового главы межведомственной комиссии генералаБогемского.
Во время взрыва, произошедшего в зале, погибли почти всечлены комиссии. Разорванное тело Машкова опознали одним из первых. От некоторыхостались лишь фрагменты тел, настолько сильным был взрыв. По телевидениюсообщили о взрыве бытового газа в одном из специализированных научныхучреждений без всяких подробностей о семнадцати погибших.
Вернувшийся из Берлина генерал Богемский стал руководителеммежведомственной комиссии и первым же приказом оформил арест Дронго, которогоотправили в тюремную больницу. В течение этих десяти дней следователи ФСБ сособым пристрастием допрашивали всех, кто находился в тот злополучный день вздании и сумел выжить. Разумеется, допрашивали и Дронго, после того как он,наконец, пришел в себя. Причем допрашивали не один раз. По настоянию Богемскогоследователи ФСБ допросили и его самого. Ни для кого не делалось исключения. Подподозрением оказалась и Эльвира Нащекина, которую мучили несколько дней, хотяона все еще не могла прийти в себя после этой трагедии. Вернувшаяся с БогемскимТатьяна Чаговец ни разу не навестила ни Дронго, ни свою коллегу Нащекину.Чаговец искренне полагала, что кто-то из них проболтался в Америке обарестованном Истрине, а уж затем представители мафии или сами американцыустранили Истрина, попутно ликвидировав большую часть комиссии.
Именно поэтому Дронго содержался в тюремной больнице, где наокнах были установлены решетки. Он звонил в Италию, успокаивал Джил, понимая всюабсурдность и нелепость своего положения. Но следователи, похоже, не видели вэтом ничего ненормального, продолжая его допрашивать. Они не понимали, чтоничего нового он сообщить им не может. На десятый день ему разрешили встать спостели, а до этого все еще сказывались последствия сильной ударной волны отвзрыва, буквально выбросившей его на лестницу и таким образом спасшей емужизнь. Но он по-прежнему находился в тюремной больнице.
Дронго уже знал о смерти Виктора Машкова. Все эти дни онобдумывал случившееся, понимая, что среди оставшихся в живых может оказатьсятот самый «крот». Но в живых остались только трое, не считая его самого.Богемский, Чаговец и Нащекина. Всех троих несколько раз проверяли надетекторах, даже с применением психотропных средств, на чем настоял самгенерал. Врать во время таких допросов невозможно. После них человек даже непомнит, о чем он говорил, введенный наркотик отбивает у него не только память,но и волю к сопротивлению.
Если все трое невиновны и сам он ничего подобного не делал,то корни измены нужно искать в Берлине. Тогда получается, что средисотрудников, работающих в столице Германии, оказался «крот». Но это было почтиневероятно и слишком притянуто за уши. Ведь любой «крот» должен был понимать,что ему нельзя заявлять о себе в тот момент, когда Истрин находится в Берлине.Тем не менее все сотрудники, работавшие в Берлине, были отозваны в Москву.
Экспертиза подтвердила, что взрыв в зале комиссии былнаправленным и точно рассчитанным. Именно поэтому прокуратура возбудилауголовное дело по статьям «Терроризм» и «Убийство группы лиц с отягчающими винуобстоятельствами». А также была добавлена статья об «убийствах должностных лиц,находившихся в момент смерти при исполнении своих служебных обязанностей».Теперь следователи прокуратуры приезжали к Дронго на допросы почти регулярно. Ион терпеливо им отвечал, одновременно задавая себе все новые и новые вопросы,на которые так и не находил ответов.
Двадцать первого марта к нему впервые впустили Нащекину. Онавошла стремительно, будто боялась передумать. На ее плечи был наброшен белыйхалат. Эльвира подошла к Дронго, обняла его и горько заплакала. Она была хорошознакома с Ириной, супругой Виктора Машкова. Дронго сидел мрачный. Он не находилслов, чтобы успокоить несчастную женщину.
А вечером к нему снова приехал Богемский.
— Принято решение о вашей депортации, — объявил генерал, неглядя на Дронго. — Не нужно вставать. Через три дня вас отсюда выставят. Можетесчитать, что вам повезло.
— Спасибо, — невесело ответил Дронго, — но я прошу дать мневозможность остаться.
— Для чего? — с раздражением спросил Богемский. — Вам малотого, что здесь произошло?
— Именно поэтому я хочу остаться. Виктор Машков был моимдругом. Я должен понять, что произошло и почему их убили.
— Этим занимаются следователи ФСБ.
— Они не в курсе всех событий. А я говорил с Машковым занесколько секунд до взрыва.
Богемский наконец соизволил посмотреть на Дронго.
— Что вам нужно? — буркнул он. — Мы и так вас отпускаем.Уезжайте отсюда и никогда больше не возвращайтесь.
— Не уеду, — упрямо заявил Дронго, — и прошу разрешить мнеостаться в вашей тюремной больнице. Я должен долечиться.
Богемский нахмурился. Этот тип никогда ему не нравился.
— У меня приказ не держать вас здесь, — заявил генерал, —поэтому вам лучше уехать, пока мы не поймем, кто и зачем убрал Истрина, ктоустроил взрыв в нашем Центре.
— Я остаюсь, — повторил Дронго, — и требую, чтобы меняознакомили со всеми документами по делу, даже с самыми секретными. Я остаюсь,чтобы помочь найти негодяев, замысливших и совершивших это преступление. Выможете меня насильно посадить в самолет и выслать из Москвы, но я все равновернусь. И буду искать убийцу. Не забывайте, генерал, что я с юга, а там своизаконы кровной мести. Пока не найду убийц Машкова, никуда не уеду.
— Дети гор, — поморщился Богемский. — Не устраивайтебалаган. Я же знаю, что никакого обычая кровной мести вы не придерживаетесь.Это с вашими-то аналитическими способностями, и вдруг кровная месть? Только намдействительно хочется узнать, что здесь произошло.
— Поэтому я и останусь, — повторил Дронго.
— Хорошо, — неожиданно согласился Богемский. — Дадите впрокуратуре подписку о невыезде. И не забудьте про вашу обязанность каждуюнеделю отмечаться в прокуратуре. Вы все еще остаетесь важным свидетелем.
— Все?
— Почти все. За исключением одного обстоятельства. Когда выпоправитесь, я дам вам разрешение работать экспертом в нашей комиссии. Вас ужедопрашивали несколько раз, и наша совместная комиссия считает, что вы можетепомочь нам в розысках преступников.
— Ваши эскулапы не считают меня честным человеком?
— Оценка вашей деятельности не входит в их компетенцию, —строго заметил Богемский. — Завтра вас выпишут, и вы можете переехать домой. —Он повернулся, намереваясь уйти.
