— Может, перестарались ваши «костоломы»? Перекормили егонаркотиками, и следы от уколов — результат действий ваших людей?
— Мы проверили и этот вариант. Укол сделали не наши люди.Кто-то успел уколоть его либо перед посадкой в самолет, либо во время взлета.Первый вариант более реальный.
— Американцы не могли принять решение о его ликвидации?
— Зачем?
— По-моему, им было неприятно, что вы их опередили.
— Из-за этого не убивают. К тому же никто из посторонних кнему не подходил. Как американцы могли узнать, каким рейсом и откуда мысобираемся привезти его в Москву?
— Но все равно кому-то это стало известно. Кто еще знал овозвращении Истрина в Москву?
— Больше никто. Только члены моей комиссии и я. — Машковглянул на Дронго уже более осмысленным, сердитым взглядом. — Ты вне подозрений.Я говорил тебе, что Истрин арестован, но ты не знал, когда его привезут.
— И Эльвира Нащекина не знала, — напомнил Дронго.
— Она знала, — возразил Машков.
— Не понял? — нахмурился Дронго.
— Это ты у нас «вольный стрелок», — пояснил Машков, — а онаофицер на службе. Поэтому вчера ты отправился домой, а она приехала сюда исоставила подробный рапорт обо всем, что с ней произошло. И уехала от нас вшестом часу вечера. Заодно узнала, когда именно прилетает Истрин. Или когда егопривезут, что одно и то же.
— Кто ей сказал?
— Я. У меня нет секретов от членов нашей комиссии.
— Кроме меня. Мне ты не сказал.
— Ты не член комиссии. Ты всего лишь привлеченный к нашейработе эксперт. Извини, но я вынужден так говорить.
— В любом случае спасибо, что не сообщил. Иначе мне снованачали бы промывать мозги или отправили бы куда-нибудь в Антарктиду.
— Не смешно.
— А я и не хочу быть смешным. У тебя в комиссии «крот». Этобыло ясно еще неделю назад. Представь, до какой степени Истрин был опасен, еслиего убрали таким образом. На вашем месте я задержал бы всех пассажиров этогорейса.
— Мы так и сделали. Там работают сразу сорок сотрудниковследственного управления ФСБ. Но это уже паранойя.
— Возможно. Только другого выхода просто нет. Тебе нужноотправить всех членов твоей комиссии на проверку.
— Мы так и сделаем. Они все сейчас соберутся в зале. Крометроих…
— Кого не будет?
— Богемского и Чаговец. Они улетели в Берлин.
— Они готовили отправку Истрина?
— Нет, они улетели до того, как было принято решение о егоперелете именно из Берлина. Мы договорились об этом здесь, у нас в здании. Ониоб этом ничего не могли знать.
— Кто третий?
Машков снова посмотрел на него мутным взглядом сильноуставшего человека. Дронго потом много раз вспоминал этот взгляд. Возможно,человек предчувствует свою судьбу.
— Она временно отстранена, — сообщил Машков.
— Ее арестовали?
— Не говори глупостей. Ее пока отстранили. Она пока в числепроверяемых сотрудников. Только и всего.
— Почему не все остальные?
— Никто отсюда не уезжал. Мы сидим в нашем здании безвылазновот уже вторые сутки подряд, — пояснил Машков.
Раздался звонок. Генерал поднял трубку внутреннего телефона.
— Все собрались, — коротко доложил Полухин. — Я ужевернулся. Врач считает, что у меня будет голливудская улыбка.
— Хорошо, Алексей Николаевич. Голливудская улыбка — это какраз то, что нам нужно. Сейчас приду. Вы звонили в Берлин?
— Разумеется. Богемский и Чаговец уже проверяют всех, ктомог знать об отправке Истрина.
— Пусть проверяют всех без исключения, — твердо приказалМашков, — даже нашего посла, если он знал об этом. А вы поезжайте на допрос.Уже пятый час утра. Время дорого.
— Я лучше дождусь вас, доложу обо всем, а потом поеду.
Машков поднялся и кивнул Дронго.
— Я вызвал тебя сюда, потому что хотел, чтобы ты все знал.По телефону об этом нельзя было говорить.
— А зачем ты назвал мне фамилию Истрина, когда я был вЧикаго? Нарочно?
— Да. Мне важно было показать американцам, что мы ничего нескрываем. Истрин — наш бывший сотрудник, и мы его искали. Я думаю, онипрослушивали все твои звонки. Точнее, я в этом уверен.
— Понятно. И что мне делать?
— Отправляйся домой досыпать. А завтра утром приедешь комне, и мы будем думать, как вычислить нашего «крота». Мне уже предложили всехпроверить на нашем детекторе. Я и сам так думаю, другого пути просто нет.
— Ты приказал Полухину ехать на допрос. Кого он будетдопрашивать в пять часов утра?
— Езжай домой, — не ответил Машков и поднялся, чтобы выйти вкоридор, но Дронго остановил его, перегородив дорогу.
— Вы все сумасшедшие! — крикнул он, схватив генерала залацкан пиджака. — Неужели ты еще не понял, что она ни в чем не виновата? Промывайтемозги другим своим сотрудникам, а она вчера чуть не погибла. Она и так еледержится на ногах…
— Она сама дала согласие на такой допрос, — убрал его руку спиджака генерал. — И перестань орать. Здесь хорошая слышимость. Полухин должендопросить Сукманова, которого привезли чуть раньше.
Машков вышел в коридор, уже не оглядываясь. Дронгопоследовал за ним. Генерал направлялся в тот самый зал, где они раньше всевместе работали. Там сейчас собрались все члены возглавляемой иммежведомственной комиссии и офицеры ФСБ, занятые в этой операции. До зала онипрошли вместе.
Машков остановился перед дверью, обернулся к Дронго.Когда-то они были молоды, а мир — прекрасен. Много лет назад они оказалисьвместе на мансарде парижского отеля «Крийон» и тогда не боялись ничего — нисмерти, ни предательства. Как давно это было! С тех пор прошло уже восемь лет.И вот они стоят и смотрят друг другу в глаза… Казалось, Машков постарел за этуночь на десять или двадцать лет. Он уже точно знал, что «крот» находится среди членовего межведомственной комиссии.
— До свидания, — генерал протянул руку, — спасибо тебе, —сказал он на прощание.
Стиснув его ладонь, Дронго пожал плечами.
Машков открыл дверь в зал. Дронго повернулся и пошел покоридору, но он еще услышал, как генерал громко сказал:
— Давайте начнем работу…
Дронго шел по коридору, отпустив голову. Он успел сделатьдесять—двенадцать шагов. А подойдя к лестнице, ведущей вниз, дотронулся доперил и почувствовал, что прикоснулся к чему-то липкому. Из-за элементарнойбрезгливости Дронго отдернул руку и посмотрел на нее. На пальцах осталоськрасное, вязкое, возможно кровь. Он недовольно поморщился. И в этот моментчудовищной силы взрыв выбросил его в проем лестницы. Дронго ощутил сильныйудар, хрустнули кости. За его спиной взорвался зал, где заседала комиссия. Ноон уже ничего не слышал и не понимал.
