стала еще приветливей, осматривает ее со всех сторон и превозносит до небес, а свою дочь ну бранить и ругать:
— Вот видишь, видишь! Кто по свету походит, тот всегда чего-нибудь раздобудет. А ты только и знаешь дома торчать. Шла бы, красавица, в люди, чтобы из тебя что-нибудь вышло!
— Что ж, — отвечала дочь. — И пойду. Почему бы мне не пойти? Только пусть расскажет, куда идти-то.
Падчерица подробно рассказала ей, куда. А мачеха собрала родную дочь в дорогу, да не так, как падчерицу собирала. Напекла ей сдобных булок, велела одеться во все новое и пошла далеко провожать. Да еще батожок сама несла. А та шагала гордо, идя поступать на службу, за которую ее должны озолотить.
Шагала она, шагала и подошла к мостику. Но не стала с ним здороваться и ничего ему не сказала. А когда мостик попросил перевернуть его другим боком, потому что с этого уж очень его потоптали, она ответила:
— Больно нужно мне с тобой возиться!
Пришла к тому месту, где собачка лежала. Попросила собачка ее почистить и обещала отслужить. Но белоручка ответила, что до такой вшивой дряни не дотронется. На грушу и не взглянула. Бычка, только завидела, подальше обошла. Пришла к печи. Печь и на этот раз жарким огнем горела. Стала она просить девицу, чтобы та, ради бога, не дала ей сгореть: я, мол, тебе отслужу. Но девица притворилась глухонемой. Наконец пришла в лесок, к той самой избушке. Вошла в дом, видит: Баба-яга за столом сидит.
— Дай бог счастья, хозяйка! — поздоровалась.
— Дай бог и тебе счастья, девица! — ответила Баба-яга. — Куда путь держишь?
— К тебе пришла. Возьми меня на службу.
— Отчего ж не взять? Будешь у меня одиннадцать комнат подметать. Только вон в ту, двенадцатую, смотри, не заглядывай, а не то тебе не сдобровать.
— Ладно, ладно, хозяйка. Уж как-нибудь сделаю.
И с этими словами расположилась, как дома.
Подметала она, подметала одиннадцать комнат и все никак не могла дождаться, когда же Баба-яга из дому уйдет. Вот раз та пошла в костел. Мачехина дочь — шмыг! — прямо в двенадцатую комнату. Как увидела золото, бросилась к кадке и вся, как есть, в него окунулась, чтобы можно было и из волос и из платья потом его выжать. Да вся мокрая давай бог ноги!
Вернулась Баба-яга, видит: золото по всем комнатам разлито и разбрызгано.
— Ну, погоди же, негодная! — закричала. — Покажу я тебе, как в запретную комнату входить!
Схватила гребешки, на ноги железные сапоги надела, в которых — что ни шаг, то миля позади остается.
Прибежала девица к печи, — печь весь огонь на нее и выкинула, так что добрая половина золота растопилась. Добежала до бычка, а он стал ее бодать и становиться ей поперек дороги. Догнала тут ее Баба-яга и содрала с нее все золото гребешками. Потом отпустила, а золото собрала. Пока собирала, девица успела до груши добежать. Груша повалилась на нее и придавила ее ветвями, так что она выбраться из-под нее не могла. Баба-яга опять ее настигла и содрала с нее почти всю одежду. Но не легче девице стало, когда она ее отпустила: выбежала на дорогу собачка и давай ее кусать. Тут опять примчалась Баба-яга и стала ее скрести; последние лохмотья содрала. Когда же мачехина дочь, наконец, на мостик взбежала, тот под ней перевернулся, и она очутилась в воде. А Баба-яга еще и в воде поскребла ее — на смех.
Горько плача, вылезла мачехина дочь из воды и, вся ободранная, поплелась дальше, еле ноги волоча. Как к дому стала подходить, петух запел у них на насесте:
Кукареку!
Миновала реку!
Наша княжна
Скоро прийти должна.
Мокрая, грязная,
Неряха безобразная!
К матери идти она побоялась. Пошла к колодцу и там стала причитать:
— Ах, я бедная, несчастная! Вот что выслужила, вот в какую беду попала! Как мне теперь людям на глаза показаться?
Мать услыхала ее голос, но о несчастье она и не думала. Прибежала радостная.
— Ах, дочка моя милая, уже вернулась? Что же ты прячешься? Ну, показывай, что выслужила?
А на той ничего нет: вся как есть голая, в чем мать родила.
— Так-таки ничего и не выслужила? Да лучше б тебя громом убило там! Где ж это ты шаталась, негодница?
И принялась ругать ее так, что люди стали выбегать из ворот — спрашивать, что случилось. С тех пор мать свою родную дочь невзлюбила: ну, кто такую ободранную замуж возьмет?
А на нашей золотой девушке женился молодой пан. Пришел к отцу и взял ее замуж. И было ей не житье, а масленица!
Старый Бодрик и волк
У одного пастуха была собака по имени Бодрик. Много лет подряд и днем и ночью стерег Бодрик овец хозяина, да так хорошо, что волки подойти к загону не смели. Но что ж делать, коли Бодрик состарился, охромел и все зубы потерял?
— Старая собака только на свалку годна, — решил пастух. — Зачем кормить дряхлого пса, от которого никакой пользы?
Достал он себе молодую собачку, приласкал ее и пустил в загон.
Лежит старый Бодрик голодный на мусорной куче и горюет, что с ним так поступили. Настала ночь. Молодая собака вошла в шалаш и легла на постланном войлоке. А старый Бодрик спал чутким сном. И на этот раз он заметил волка. Хотел через плетень перепрыгнуть, да не мог: ноги ослабли, либо слишком голоден был. Печально улегся он, подумав: «Коли я ни на что не годен, пусть меня волк съест».
И не стал лаять.
Утром пришел пастух овец доить, а одной не хватает. И подумал он: «Эх, кабы старый Бодрик стерег, не унес бы волк овцы!»
Подозвал он старого Бодрика, приласкал его и накормил хорошенько. А старый Бодрик так и закружился около его ног, так и запрыгал от радости. Вечером не лег он ни на мусорной куче, ни в шалаше, а стал ходить вокруг загона: он знал, что куда волк раз приходил, туда опять придет. И волк на самом деле пришел, не ожидая опасности. Но на этот раз ему пришлось иметь дело с Бодриком.
— Чего тебе здесь надо?
