Но я помню пусть не такую же точно, но похожую ситуацию вбудущем, когда кажущийся вполне надежным служебный роман вдруг закончитсякрахом, поэтому в глубине души твердо знаю — порой очень полезно пожить счувством вины, потомиться наедине с тем, что ты натворил. Иногда с примирениемстоит подождать.
А иногда, после такого томления и кипения, любовная горячкапроходит, словно и не бывало.
Я не знаю, как сложится у нас в будущем, зато знаю, что покане могу закрыть глаза на ложь Люка. А значит, сегодня прошения не будет.
— Люк, ты ничего можешь сделать, — твердо говорю я. — Ясказала, что мне нужно время, чтобы все обдумать, и если ты действительно менялюбишь, то отнесешься к этому с уважением.
Я морщусь, говоря все это, и мне кажется, что Люк делает тоже самое, слушая. Он молчит несколько секунд.
— Хорошо, Лондон, — говорит он наконец с такой грустью, откоторой у меня слегка разбивается сердце. — Я оставлю тебя в покое.
— Спасибо, Люк. — И отключаю телефон прежде, чем успеваюдать ему обещание, которое, возможно, не смогу сдержать.
Я сижу возле кровати, перед пустой шляпной коробкой, средиразбросанных по полу хроник нашего романа, и заливаюсь слезами. Не хочу бытьтакой ранимой. Не хочу думать обо всем этом. Не хочу, чтобы мне хотелось егопростить.
Но сильнее всего я не хочу, чтобы он лгал мне.
Я высвобождаю ноги из-под бумажных завалов, забираюсь накровать, утыкаюсь лицом в подушку и сотрясаюсь в рыданиях. Я не слышу, каквходит мама, она просто вдруг оказывается рядом, гладит меня по волосам,похлопывает по спине и говорит, что все будет хорошо.
«Нет, не будет!» — думаю я про себя.
Ничего никогда не будет хорошо.
Глава двадцать девятая
Вот что я знаю: сейчас почти семь утра, среда, и я ужеустала от этого дня. Целый час я читаю роман из собственной жизни, ахая, кусаяногти, улыбаясь и содрогаясь — без конца, то одновременно, то попеременно.
Как все это могло произойти?
Если бы мои записки попались на глаза какому-нибудьстороннему наблюдателю — представим на секундочку, что случайный прохожийзабрался сегодня утром в мою спальню и решил убить время за чтением, — то когоон увидел бы на этих страницах? Одинокую девушку, обиженную своим парнем,переживающую из-за противозаконного романа подруги, живущую с лгуньей-матерью ибез смывшегося отца, умирающую от страха перед грядущим горем, грозящим принятьобраз мертвого ребенка.
Спрашиваю еще раз: как все это могло со мной произойти?
И единственный отсвет солнечного лучика в этой безысходнойтьме — осознание того, что я все- таки кое-что изменила. Пусть это быломикроскопическое, но все-таки изменение.
Одним простым решением, принятым несколько месяцев назад, яспасла Пейдж Томас от жесточайшего разочарования в ее жизни.
Волшебное мерцание мельчайшего кванта света дает мне надеждуна то, что я смогу найти силы изменить что-то и в своей судьбе.
Стараясь не забывать об этом, я нашариваю пушистые тапочки,которые не помню, как оставила возле кровати, и бегу в ванную, чтобыприготовиться к тому, что может принести мне очередной школьный день.
Я держу металлическую дверцу таким образом, чтобы наблюдатьза расположенным напротив шкафчиком Джейми Коннор и при этом оставатьсянезамеченной. Я смотрю в зеркало на двери и жду. Между прочим, сегодня явыгляжу так, что сама собой любуюсь, но никто все равно не обращает на менявнимания.
Поскольку теперь мне видно все, что происходит у меня заспиной, я знаю, что мальчик с утренних фотографий недавно прошел мимо —медленно, неуверенно, словно хотел, чтобы его остановили.
Но никто его не остановил.
А он все-таки ждет — и это хорошо.
Наконец я узнаю в толпе пышную светлую прическу иоборачиваюсь, желая убедиться, что это действительно Джейми. Она сегодня вслишком узких выцветших джинсах и ярко-розовом топике, который выглядит вполненевинно со спины, но я-то знаю, насколько глубокий у него вырез спереди.
Я с такой силой шарахаю дверцей, что замок защелкивается самсобой, и начинаю проталкиваться между двумя рядами учеников, не сводя глаз сДжейми. Когда я добираюсь до нее, мне приходится несколько раз кашлянуть, чтобыДжейми заметила мое присутствие.
— Привет, Джей! — весело говорю я.
— Привет, — цедит она, поворачиваясь спиной к своемушкафчику.
— Как дела?
— А тебе не все равно? — спрашивает она, глядя прямо передсобой.
— Конечно же, нет, Джейми, ведь ты моя лучшая подруга! — снажимом заявляю я. На этот раз она переводит взгляд на меня, но тут же отворачиваетсяк шкафчику.
— Неужели? — переспрашивает она, захлопывает шкафчик и,бросив на меня последний взгляд, удаляется на свой первый урок.
Взвесив свои возможности, я решаю отправиться в класс,вместо того чтобы броситься догонять Джейми и предпринять еще одну попыткудоговорить с ней, рискуя заработать штрафные часы после уроков. Честно говоря,я не уверена, что смогу находиться в одной аудитории с мистером Райсом.
Джейми продолжает демонстрировать мне свою неприязнь, но уменя все-таки появляется надежда. Где-то в глубине души я чувствую, что смогуизменить будущее к лучшему. Пускай эти изменения не помогут мне спасти Джеймипрямо сейчас. Но все равно что-то изменится. Мне нужно хотя бы одно маленькоеизменение, которое даст мне силы, необходимые для попытки изменить что-нибудьбольшее.
Например, выяснить, что со мной произошло на самом деле.
Узнать своего отца.
Вспомнить Люка.
Помочь Джейми.
Спасти ребенка.
Звонок, оповещающий о начале урока, выводит меня изоцепенения, и вскоре я уже влетаю в библиотеку и спешу к партам длясамостоятельной работы. Миссис Мэйсон поднимает глаза от своей работы, чтобыбезмолвно сообщить мне, как она огорчена моим опозданием. Я кротко улыбаюсь ипоспешно семеню к единственному пустующему месту — наискосок от этого парня.
Люка Генри.
— Привет, — улыбаясь, здороваюсь я, и его унылое лицомгновенно светлеет.
— Привет, — шепчет он в ответ и улыбается, демонстрируяямочку на правой щеке. Он вопросительно смотрит на меня, ожидая, что будетдальше. Но я разочаровываю его, вынимая из сумки учебник испанского.
— Домашка, — сообщаю я, кивая на книгу.
— Хорошо, — отвечает Люк Генри. Он уныло втягивает голову вплечи и вновь впадает в уныние, в котором я его только что застала.
