Новое распоряжение капитану Семену Маслову от князя Меншикова последовало 26 марта, когда Екатерина I уже окончательно утвердилась на троне и закончился траур. Капитана Маслова по-прежнему оставляли при охраняемой им «известной особе», но предписывали переехать вместе с ней в Шлиссельбургскую крепость. Конечно, первое, что приходит на ум в связи с этим перемещением, — это резкое ухудшение ее положения. Но, как оказалось, все было не совсем так. Характер Екатерины I был другой, чем у ее грозного супруга, — снисходительный и мягкий; недаром она столько раз спасала придворных Петра I от царского гнева. Освободить старицу Елену она, конечно, не могла, но пожелала держать ее под присмотром поближе. Эта была тоже клетка, но более устроенная. Императрица не могла подарить ей свободу, но ее доброты хватило, чтобы первая жена Петра I, столько лет проведшая в монастыре, больше ни в чем не нуждалась в своем быту.
Отныне все, что требовала «известная персона» для обеспечения своей жизни, незамедлительно доставлялось ей. Проследить за точным распоряжением о переводе старицы Елены в крепость был назначен один из флигель-адъютантов. Перемены заметны уже в распоряжении капитану Маслову 26 марта 1725 года. Ему отправили походную церковь и разрешали по своему усмотрению найти дьячка, взять в монастыре «на время» церковные сосуды и ризы. От Синода в то же время требовали немедленно выдать антиминс для освящения этой церкви. Кроме присланных 100 рублей (а это ни много ни мало годовой оклад самого капитана Маслова), сразу озаботились составлением сметы на содержание старицы Елены. Со временем на ее обиход было определено 365 рублей (по рублю в день), предусмотрены были деньги для иеромонаха, дьячка и уже трех келейных стариц, помогавших бывшей царице.
Жизнь в Шлиссельбурге была другой. Людей вокруг стало больше, а значит, больше и впечатлений — именно того, что так не хватает лишенному свободы человеку. Капитан Маслов по-прежнему был единственным, к кому она могла обратиться с ходатайством, но за девять лет охранник и охраняемая должны были притерпеться друг к другу. Капитан Маслов тщательно следовал инструкциям, но он тоже знал, что отношение к порученной его охране старице Елене изменилось. Да и ей самой можно было догадаться об этом, сравнивая, как ее кормили и одевали прежде и теперь. Из письма князя Меншикова в кабинет-канцелярию известно, что императрица Екатерина I «указала содержащуюся в Шлютельбурху известную персону пищею довольствовать, чего когда пожелает, и для того всяких припасов покупать, и пив, и полпив и медов готовить з довольством, чтоб ни в чем нималой нужды не имела». Сверх уже упомянутых 365 рублей, «на одежду и на обувь оной персоне» давали «в год по сту рублев». И хотя Меншиков по привычке и «строжил» капитана Маслова, чтобы все было «без излишеств», но, исполняя волю императрицы, должен был среди разных государственных дел заботиться еще и о том, чтобы «на пищу содержащейся известной персоны» покупали «муку добрую» и чтобы повар у нее был «хороший».
В свою очередь, царица Евдокия соблюдала, по возможности, политес. В донесении капитана Семена Маслова князю Александру Меншикову 27 января 1727 года говорилось об изъявлении ею своей благодарности императрице Екатерине I. Маслов писал, что в ответ на объявление о годовом жалованье «оная персона… ея Государыни высокую милость благодарствует и ваше милостивое ходатайство». Правда, Евдокия и здесь сумела проявить свое знаменитое упрямство, не исчезнувшее за годы заточения. Она потребовала, чтобы выделяемые ей поденно деньги, а особенно те, которые полагалось потратить на одежду и обувь, выдавались прямо ей в руки. Кстати, в деньгах, шедших на содержание капитана Маслова, его денщика, иеромонаха и других лиц, находившихся при старице Елене, тоже недостатка не было, их выдавали даже с запасом — 1000 рублей, вместо определенных по смете 700 (с учетом дороговизны товаров в Шлиссельбурге).
Немедленно исполнили и другую просьбу старицы Елены, когда она пожаловалась через капитана Маслова 7 ноября 1726 года, что не хочет мерзнуть зимой в отведенных ей хоромах в Шлиссельбургской крепости. Там, говорила она, «зело умножено окон и дверей, от чего в зимнее время от великой стужи будет беспокойность». Опасения старицы Елены восприняли серьезно и сразу распорядились заделать лишние окна и двери, оставшиеся утеплить войлоком и законопатить, а в окна «для света» вставить «двойные окончины». Распоряжаясь этим, капитан Глебов заботился в том числе и о себе. После девяти лет службы в охране старицы Елены даже болезнь у него оказалась сходной, он тоже «заскорбел ногами». Из-за этой болезни в начале 1727 года он даже не мог подняться в хоромы бывшей царицы. Поэтому шлиссельбургский комендант полковник Степан Буженинов вынужден был испрашивать личное распоряжение Меншикова, чтобы ему поручили наблюдать за всем вместо заболевшего капитана Маслова, а «без указу к той персоне входить я для надзирания опасен».
Лишь однажды за время шлиссельбургского заточения ей удалось увидеть новых вельмож петербургского двора. В сентябре 1725 года комендант Степан Буженинов принимал в крепости молодой двор цесаревны Анны Петровны, недавно вступившей в брак с голштейн-готгорпским герцогом Карлом Фридрихом. Путешествуя на кораблях по окрестностям и дворцам Петербурга, они уже успели побывать в Кронштадте и Петергофе, дошла очередь и до Шлиссельбурга. В свите мужа старшей дочери Петра I и Екатерины I был камер-юнкер Фридрих Вильгельм Берхгольц. Он и оставил в своем дневнике известие о своеобразной экскурсии в закрытую от остального мира Шлиссельбурге кую крепость. Герцог, царевна и остальные гости были проведены Бужениновым на деревянную башню, построенную внутри крепости по приказу Петра I. Оттуда император любил смотреть на Ладожское озеро. С этой высокой точки вся внутренняя крепость тоже была как на ладони. После брака цесаревны Анны Петровны голштинцы становились вечными союзниками России, поэтому опасаться их не приходилось. Камер-юнкер Берхгольц описал крепостные башни, каменные казармы для солдат и четыре деревянных здания (кроме деревянной же церкви). Это были дворцы Петра I, Меншикова, дом коменданта и еще один отдельно стоявший дом, в котором содержалась царица Евдокия. Берх-гольц записал в дневнике: «С этой башни мы видели не только дом, в котором содержится Евдокия, отверженная царица и первая супруга императора Петра Великого, но и ее самое, потому что она — с намерением или случайно — вышла из своих комнат и ходила по двору, охраняемому сильною стражею. Увидев нас, она поклонилась и начала что-то громко говорить, но слов ее за отдаленностью нельзя было хорошо расслышать». Путешественники и их свита прошли к пяти наружным бастионам, где их приветствовали выстрелом из пушек, а комендант Степан Буженинов угощал всех вином и медом, ссылаясь на заведенный Петром I порядок.
Что там кричала царица Евдокия из своего прошлого века, никто не расслышал и не понял. А если кто и расслышал, то предпочел промолчать.
Глава пятая. «ГОСУДАРЫНЯ-БАБУШКА»
И все-таки царица Евдокия дождалась исполнения пророчеств об изменении своей участи. Судьба ее еще раз переменилась, и произошло это стремительно. Хотя получилось все совсем не так, как она когда-то полагала. В Шлиссельбургской тюрьме ей пришлось пробыть меньше двух лет — небольшой срок, по сравнению с теми двадцатью семью годами, на которые она была устранена Петром I из дворца, семьи и мира. Но сила родства оказалась сильнее политических расчетов. Екатерина I угасла на троне очень быстро, и не одни государственные заботы были тому причиной. Даже во время болезни, сведшей ее в могилу, она не отказывала себе ни в каких удовольствиях, продолжая чтить законы петровских ассамблей и потакая своим известным слабостям.
