— Да, если бы она полюбила его, — сказал мистер Питт.
— Ах, что такое любовь, друг мой?
Джереми, считая, что после только что пережитого упоения ивнезапного стремительного погружения в бездну горя ему это куда как хорошоизвестно, не сумел тем не менее облечь приобретённые им познания в слова.Д'Ожерон снисходительно улыбнулся, наблюдая его замешательство.
— Для влюблённого всё исчерпывается любовью, я понимаю вас.Но для отца этого мало — ведь он ответствен за судьбу своего ребёнка. Выоказали мне большую честь, мосье Питт. Я в отчаянии, что вынужден отклонитьваше предложение. Уважая чувства друг друга, нам не следует, думается мне,касаться в дальнейшем этой темы.
Общеизвестно, однако, что когда какой-либо молодой человекделает открытие, что не может жить без той или иной молодой особы, и если онпри этом со свойственным всем влюблённым эгоизмом верит, что и она не может безнего жить, едва ли первое возникшее на пути препятствие заставит его отказатьсяот своих притязаний.
Впрочем, в настоящую минуту Джереми был лишён возможностистоять на своём, ввиду появления величавой Мадлен в сопровождении де Меркёра.Поискав глазами Люсьен, молодой француз осведомился о ней. У него были красивыеглаза и красивый голос, и вообще он был, несомненно, красивый мужчина,безукоризненно одетый и с безукоризненными манерами, довольно рослый, но стольхрупкого, деликатного сложения, что казалось — подуй ветер посильнее, и онподнимет его на воздух словно былинку. Впрочем, держался мосье де Меркёр весьмауверенно, что странно противоречило его почти болезненно-изнеженному виду.
Он, по-видимому, был удивлён, не обнаружив мадемуазельЛюсьен в кабинете её отца. Мосье де Меркёр хотел, по его словам, умолять еёспеть ему ещё раз те провансальские песенки, которыми она услаждала его слухнакануне вечером. И он жестом указал на стоявшие в углу клавикорды. Мадленотправилась разыскивать сестру. Мистер Питт встал и откланялся. В еготеперешнем состоянии духа у него едва ли хватило бы терпения слушать, какмадемуазель Люсьен будет петь провансальские песенки для господина де Меркёра.
И Питт отправился излить душу капитану Бладу, которого оннашёл в его просторной каюте на флагманском корабле «Арабелла».
Питер Блад отложил в сторону порядком потрёпанный томикГорация, дабы выслушать горестную жалобу своего молодого шкипера и друга.Полулёжа на подушках, брошенных на крышку ларя под кормовым окном, капитан Бладбыл исполнен сочувствия и безжалостно суров.
— Д'Ожерон, безусловно, прав, — заявил он. — Твой образжизни, Джереми, не даёт тебе права обзаводиться семьёй. И это ещё неединственная причина, почему ты должен выкинуть такую вздорную идею из головы,— добавил он. — Другая причина в самой Люсьен: это очаровательное,соблазнительное дитя, но слишком легкомысленное и ветреное, чтобы обеспечитьдушевный покой супругу, который не всегда будет находиться возле неё и,следовательно, не сможет ни оградить её от опасности, ни остеречь. Этот малый,Тондёр, что ни день таскается в дом губернатора. А тебе, Джереми, не приходилов голову поинтересоваться, что его туда влечёт? А этот субтильный хлыщ, этотфранцузик де Меркёр, почему он до сих пор торчит на Тортуге? И, поверь мне,есть ещё и другие, которые, как и ты, получают восхитительную усладу в обществеэтой молодой особы, всегда готовой с охотой выслушивать любовные признания.
— Чтоб отсох твой гнусный язык! — загремел влюблённый Питт,весь кипя от праведного гнева. — По какому праву позволяешь ты себе говоритьподобные вещи?
— По праву здравого смысла и не затуманенного любовьюзрения. Не ты первый поцеловал нежные губки мадемуазель Люсьен и не тыпоследний будешь их целовать, даже если женишься на ней. Будь благодаренсудьбе, что её папаша не на тебе остановил свой выбор. Хорошенькие девчонки,вроде этой Люсьен Д'Ожерон, существуют только для того, чтобы приносить беды итревоги в мир.
Джереми не пожелал больше слушать подобные богохульства. Онсказал, что только такой человек, как Блад — без веры, без идеалов, — можетстоль низко думать о самом нежном, самом чистом, самом святом создании наземле. И он выбежал из каюты, оставив капитана Блада в обществе его любимогоГорация.
И всё же слова Блада заронили крупицу ядовитого сомнения всердце влюблённого. Ревность, получившая основательное подтверждение своихподозрений, может убить любовь наповал, но ревность, питаемая однимисомнениями, лишь жарче разжигает пламя любви. И ранним утром мистер Питт, весьгоря в любовной лихорадке, презрел полученный от господина д'Ожерона отказ иотправился в белый губернаторский дом на холме. На сей раз он явился туда ранееобычного и нашёл владычицу своего сердца прогуливающейся в саду. Она гуляла вобществе капитана Тондёра — человека, пользующегося весьма дурной славой.Говорили, что он был когда-то первым фехтовальщиком в Париже и, убив кого-то надуэли, бежал за океан, спасаясь от мести семьи погибшего. Он был невысокростом, жилист, а его стальная мускулатура производила обманчивое впечатлениесухощавости. Одевался он с несколько кричащей элегантностью и двигалсяудивительно проворно и легко. Внешность его можно было бы назвать банальной,если бы не маленькие, чёрные, круглые, как бусины, глазки, взгляд которых былнеобычайно пронзителен. В настоящий момент взгляд этот довольно нагло пронзалДжереми Питта, как бы предлагая ему убраться туда, откуда он пришёл. Праваярука капитана обвивала талию мадемуазель Люсьен. При появлении мистера Питта рукапродолжала оставаться в том же положении, пока сама мадемуазель в некоторомзамешательстве не высвободилась из этих полуобъятий.
— А, это мосье Джереми! — воскликнула она и добавила (ни стого ни с сего, как показалось мистеру Питту): — Я вас не ждала!
Джереми почти машинально поднёс к губам протянутую ему руку,бормоча приветствие на своём плоховатом французском языке. Последовал обменнесколькими банальными фразами, затем наступила неловкая пауза, и Тондёрсказал, насупив брови:
— Если дама говорит мне, что она меня не ждала, я делаюотсюда вывод, что моё появление для неё нежелательно.
— Охотно верю, что вам не раз приходилось делать подобныйвывод.
Капитан Тондёр улыбнулся. Завзятые дуэлянты, как известно,отличаются завидным самообладанием.
— Но не выслушивать дерзости. Не всегда благоразумнопозволять себе говорить дерзости. Порой за это приходится довольночувствительно расплачиваться…
Тут вмешалась Люсьен. Взгляд у неё был испуганный, голосдрожал:
— Что это такое? О чём вы говорите? Вы неправы, мосьеТондёр. С чего вы взяли, что появление мосье Джереми для меня нежелательно?Мосье Джереми — мой друг, а появление друга всегда желательно.
— Возможно, для вас, мадемуазель. Но для других ваших друзейоно может быть крайне нежелательным.
