ей интерес к постижению природных тайн, когда она была совсем ещё юной жрицей и посещала Харон-Сидис вместе с Владычицей Иделисой.
Маррей провела пальцами по трубочкам перегонного куба и тяжело вздохнула, помыслив о том, для чего здесь применяют это устройство, а затем опёрлась бедром о стол и сложила руки на груди.
— Испачкаешь свой наряд, Владычица, отодвинься, — произнёс отец Сетт, поспешив протереть стол тряпицей. Маррей заметила, что старый хранитель заметно хромал.
— Что с тобой?
— Нога... наверное, старость.
— Я могу взглянуть?
— Не стоит, Маррей. Тебе нельзя прикасаться ко мне, ты знаешь.
— Знаю.
— Лучше я скончаюсь от болезни, чем буду казнён Виггом подобно тому бедняге Дэрону. Несмотря на то, что я кзорг и старик, царь не пощадит меня. Он даже пса к смерти приговорит, если тот заденет тебя, виляя хвостом.
Маррей поджала губы.
— Сядь и покажи ногу. Я не буду прикасаться к тебе — лишь посмотрю.
Владычица опустилась на колени перед старым хранителем, а он приподнял подол рясы, вытянув ногу и затаив дыхание от неловкости, потому что никто раньше не проявлял о нём заботы. Отец Сетт знал, что Владычица не брезглива и лекарскую работу выполняет с материнским милосердием.
— Сетт, а на зрение ты не жалуешься? — спросила она, внимательно осмотрев чернеющую язву старого хранителя.
— Я же старик, Маррей. Нет ничего, на что я бы не жаловался.
Маррей оглядела его язык и кожу, а потом долго рассматривала поблекшие радужки старческих глаз.
— Это болезнь, — сказала она. — Ещё не пришла твоя пора умирать, Сетт. Я приготовлю для тебя снадобье, которое ты будешь принимать ежедневно, оно заживит язвы.
— Маррей, ты знаешь о таких болезнях, о которых я и не слышал, — удивился он.
— Потому что ты возишься с кзоргами и никогда не видел стариков, кроме себя самого. Твоё искусство врачевания сводится лишь к шитью боевых ран, а я повидала множество больных людей. В основном, стариков, — ответила Владычица, поднявшись с колен.
— Маррей, в шитье кзоргских ран мне и нужна твоя помощь. За этим мы тебя сюда вызвали.
Владычица вскинула брови от недоумения и побледнела.
— Не бойся, я не заставлю тебя прикасаться к этим ранам, хочу лишь посоветоваться. Там нужно оперировать, и я не знаю, как подступиться.
— Что ж, показывай.
— Хорошо, — кивнул отец Сетт. — Он скоро придёт. Я велел ему быть здесь после тренировки.
— Кзорг тренируется с такой раной, для излечения которой ты просишь моей помощи? — удивилась Маррей.
— Циндер требует стоять в стене щитов каждый день от всех, кто способен стоять, иначе воины слабеют. А щит держать он может. Значит, должен тренироваться.
11-3
Время в ожидании кзорга текло медленно, и Владычица Маррей занимала себя тем, что разглядывала приспособления, расположенные в процедурном зале. Но вместо присущей ей любознательности она ощущала, как по нутру её тяжело прокатывался холод. Потому что не доброе творилось здесь, а мерзкое и кощунственное — в этом зале превращали людей в кзоргов, совершали преступление против Богини. И делалось это ради превосходства в военной силе, ради убийств, ради власти.
Маррей утешала себя тем, что приезжать сюда доводится ей нечасто. Обычно на зов Харон-Сидиса откликалась Владычица Корда, старшая жрица, но в этот раз царь Вигг, видимо, не отпустил её из своего стана, ведь там было много раненых — как всегда после битвы.
Раздались тяжёлые шаги. В зал вошёл кзорг и примкнул к стене высокий деревянный щит с металлической окантовкой. Затем он повернулся к старому хранителю, а Маррей, увидев его, удивлённо распрямилась у стола в дальней стороне зала.
— Сетт? Я здесь, — устало произнёс кзорг.
От его голоса, низкого и чуть хриплого, сердце Владычицы оборвалось, горло дрогнуло. Она узнала кзорга — это был Рейван. Он стоял в чёрных чешуйчатых доспехах с широкими наплечниками и ниспадавшим до колен кольчужным фартуком. Голенища и носки укрывали металлические пластины, закреплённые на сапогах. Шлем он уже снял и держал его в защищённых наручами и перчатками руках. Светлая коса была растрёпана, а на висках волосы отросли сильнее, чем она помнила.
Глаза Маррей расширились, и сердце быстро заколотилось. Умом она сознавала, что Рейван — кзорг, но душой неизменно видела в нём рисского воина, которого пожелала увести на ложе.
Кзорг скользнул ровным взглядом по лицу Маррей, понял по жреческому наряду, что перед ним Владычица, и подарил ей короткий почтительный поклон.
— Проходи, Зверь, — сказал отец Сетт. — Сними доспехи, мы хотим посмотреть твоё плечо.
Рейван стянул перчатки и принялся расстёгивать круглые пряжки ремней. Он не отходил далеко от порога, словно опасаясь присутствия в зале зверя более сильного и могучего, чем он сам. Маррей могла бы подумать, что он остерегался её, но знала, что после Причастия Рейван ничего о ней не помнил.
Владычица наблюдала за его занятием из-за высокого, заваленного свитками стола, думая, что выглядит он вполне хорошо, и не понимала, зачем старый хранитель попросил её помощи в лечении.
Однако, закончив с застёжками и развязав шнуровку поддоспешника, Рейван зашипел от боли при попытке снять его самостоятельно. Отец Сетт помог ему, и Рейван наконец стащил с себя рубашку, которая была насквозь вымокшей от тяжёлой тренировки.
Запах кзорга достиг Владычицы. Она ощутила в нём звериную дикость, агрессию и боль. В запахе гудел тот громкий крик на плаце, когда щиты ломались о щиты и только ярость могла помочь выжить. Было в нём и ещё что-то: мужское, первоначальное. Оно возбудило Маррей и скрутило ей живот. Владычица ощутила, что по каким-то древним законам с этим человеком у неё могла бы быть сумасшедшая, всё выжигающая любовь и прекрасные дети. Но судьба поступила бессердечно, не дав им даже надежды на соединение. Ведь она Владычица — жена набульского царя, а он — кзорг, лишённый всего человеческого.
Маррей отсекла эти мысли, воскресив память об оскорблении, что Рейван нанёс ей в Хёнеданском зале. Да, может быть, он и не хотел назвать её недостаточно красивой. И, может быть, она могла бы даже простить ему его дерзость.
«Жаль, конечно, дорогой, что
