всякую важную работу. Конюшни чистил, за лошадьми смотрел, сторожил, да мало ли работы на конезаводе для опытного человека средних лет, который до 1917 работал в Петрограде, в охранном отделении, на хорошем счету, оттого-то и по приказу непосредственного начальства уехал в неоплачиваемый отпуск поправить здоровье, откуда его и вернул Арехин с бумагой, что Михаил Трошин — бедняк из бедняков, призыву в армию не подлежит по причине трех ранений в империалистическую.
Ранения у Трошина и в самом деле были — получил он их аккурат в феврале семнадцатого. Волосы, против прежнего, уставного, выросли преобильные, борода тож, и вряд ли кто в нынешнем кучере узнает прежнего агента. А хоть и узнает? Выполнял особое задание, и точка. Для особо въедливых — точка калибром 7.63 миллиметра, как он был оформлен личным телохранителем одного из вождей и просто обязан носить готовый к бою маузер. Можно даже два.
Доложив Арехину диспозицию, кучер предложил было пристроиться поближе к Ешкинской кляче, но Александр Александрович не торопился. Оглядеться нужно. Хотя оглядываться было особенно не на что. Сироты — их теперь для благозвучия называли «беспризорниками» — вяло ходили вдоль улицы, надеясь на упавший с неба кусок хлеба. Но сегодня день ясный, ни облачка.
В хождении беспризорников была своя система: центром их обращения служил Ешкинский экипаж. Медом им намазано, или чем?
И еще — забредали сюда и другие сироты, но тут же и уходили стремительно, будто гнали их палками, а то и пулями. Хотя никто не гнал, просто чувствовали они себя тут неуютно.
А где сироте уютно?
Но вот раздался шум. Прежде и не особенно приметный, но сейчас все ожило, зашевелилось.
Едут.
Не зная, где, в каком вагоне прибывает Ешкин, не стали и встречать. Сам подойдет, к тележке своей. Ан нет, беспризорники по одному заструились на платформу.
— Ждите здесь. Придет кто в повозку Ешкина — следуйте за ним. Орехин — старший.
Тезка Он принял старшинство, как должное. Кому ж за старшего, как не ему? Возница тож не возражал: лошади поедут туда, куда он их поведет. И только Фоб и Дейм — так звали меринов, — продолжали во все глаза смотреть на площадь, нервно перебирая ногами.
Не нравилось им здесь.
Арехин шел не спеша, будто встречая нелюбимого начальника. Мало нелюбимого, еще и уволенного — пока поезд от Питера до Москвы дойдет, всяко жизнь оборачивается.
Но встретить все-таки нужно.
Беспризорников лениво гоняли чекисты. Им, чекистам, интереснее были пассажиры с баулами, чемоданами, мешками. Тут же на перроне обыскивали подозрительных, изымая в пользу революции шмат сала, круг колбасы, диск маслица, круп всяких, какие попадутся, а встретится мануфактура — и мануфактурой не побрезгают. Отчаянно плакала гражданка, умоляя, чтобы хоть что-нибудь ей оставили, она последнее отдала, чтобы купить еды мужу, профессору-гидрологу, на что чекист ответил, что будь ее муж пролетарием, ее б пожалели, а так — извиняйте, не все солдаты еще накормлены, чтобы о профессорах печалится. Пусть идет служить, получит от нашей власти паек.
Арехин делал вид, что следил за конфликтом, дама даже бросала на него взгляды в поисках поддержки, но сам он смотрел за беспризорниками. Те шли траекторией особой, не прямой. Вот из вагона вышел явный чекист — кожа, кожа и еще раз кожа. Ростом с Кляйнмихеля, только куда ему до Кляйнмихеля. Худой, нескладный и злой. В руке — чемоданчик маленький, но прочный, крокодиловой кожи. Посмотрел по сторонам, увидел беспризорников, чуть усмехнулся и пошел, не обращая внимания на остальных. А чего обращать. Те, при виде кожи и маузера на боку, отшатывались сами.
Сироты, как не странно, суетой не пользовались, по карманам не стреляли. Даром, что мальцы, а действуют профессионально. Наружная охрана.
Ешкин вышел из вокзала, опять поискал взглядом, нашел свой экипаж и поспешил к нему.
Тут его Арехин и перехватил.
— Николай Иванович? — сказал он радостно, будто встретил начальника, которого не уволили, а, напротив, наградили орденом и обещали большое повышение. — А я уж вас заждался!
Будь Арехин одет попроще, Ешкин непременно либо выругался, либо даже выстрелил. Но одеваться так, как Арехин, смели либо только очень уж лихие люди, либо люди, облаченные немалой властью.
— Я вас не знаю, — ответил Ешкин.
— Это бывает. Вот и познакомимся, кстати. Арехин Александр Александрович, следователь МУСа.
— И какое же у мусора дело к Чека?
— У мусора? Любезнейший, у вас, наверное, жар. Нужна срочная госпитализация, — и с этими словами от толкнул Ешикина в подъехавший возок. Там его приняли цепкие руки тезки Он.
— Гони, — крикнул Арехин кучеру, поворачиваясь к прыгнувшему на него беспризорнику. Едва успел в лоб кулаком дать, а там уж и второй спешит. На всех кулаков не хватит, и он поспешил в рванувший экипаж. Кучер охаживал кнутом беспризорников, но те держались цепко. Неизвестно, как бы и вышло, но по улице шла собачья свадьба: хоть и голод, и зима, а природа есть природа. Будь еще вечер, ночь, неизвестно, как повели бы себя москвичи, но днем охотится на собак было зазорно.
Возница направил лошадей в собачий вертеп, те с визгом разбежались, но отыгрались на малолетках — лаяли, цепляли за одежду, в общем — сняли со следа. Последнего, особо заядлого, никак не желавшего соскочить с подножки, Арехин перетащил в повозку — до кучи. Тот отбивался, царапался, но Арехин предупредил:
— Не уймешься — укушу, — и сирота сразу стих.
— Куда теперь? — крикнул Трошин.
— В Чека, — ответил Арехин.
До того напряженный, Ешкин сразу размяк.
— Так вы и вправду наши? Я побоялся — налет.
Да, подумал Арехин. Теперь по Москве поползут слухи, как на паре вороных средь бела дня похитили прямо с поезда очень важного чекиста. Нет, лучше бандита, ряженного под чекиста, его шпана отбить пыталась, а ни в какую.
Вот она, сила устного творчества.
— Наши, наши, — успокоил Ешкина тезка Он. Это правильно. Рассеять внимание.
— Вы, стало быть, налета опасались, Николай Иванович?
— Не то, чтобы опасался, но настороженность была, — Ешкин цепко держал свой портфель одной рукой, а другую, как бы невзначай, положил на кобуру.
— Вы маузер лучше не трогайте, знаете, не в добрый час кому-нибудь что-нибудь покажется.
— Да я так… Проверяю просто.
Интересно, что у него в портфеле? Во всяком случае, не сто вагонов хлеба.
— Так вас что, для охраны мне выделили, что ли? Я
