Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 44
Я наклонился к уху Головастика и тихо спросил:
— Черный — это Люцифер?
Головастик хихикнула и сказала:
— Только сейчас догадался? Четырехглазый — молодец! Как он его раскрутил… Эх, мне бы такую веру…
— Свято место пусто не бывает, — сказал Черный. — Глупые люди открыли вакансию, я занял место…
— Если в святом месте скорпионы начнут справлять свадьбу, ты тоже займешь это место? — спросил Четырехглазый. — Если вампир предложит тебе бессмертие в обмен на карму, ты станешь пить его кровь?
— Сергей это сделал! — воскликнул Черный.
— Тогда он еще не был богом, — заявил Четырехглазый. — Не все, что дозволено смертному, дозволено богу. Бог — не только сила и власть, но еще и ответственность. Ты забыл лицо своего отца.
Черный недовольно поморщился.
— Нашел что читать, — проворчал он. — Ты еще про ка лекцию прочитай.
— Надо будет — прочитаю, — заявил Четырехглазый. — И про ка, и про свет и тьму… Короче. Если я увижу в раю или аду хоть одного ангела или черта, или херувима, или серафима шестикрылого… Угрозу сформулировать или сам уже все понял?
Черный тяжело вздохнул.
— Они же там теперь сами заводиться будут, — сказал он.
— А ты проследи, чтобы не заводились. Заклинание какое-нибудь придумай, амулетов понавешай… Любишь гадить — люби за собой дерьмо убирать.
— Это все? — спросил Черный.
— Не все. Через тринадцать дней Бомж должен закрыть врата в рай. По собственной воле. Меня не интересует, как ты это устроишь. Подумай, напряги мозги, дай отдых члену, он у тебя от этого не отвалится.
Черный, казалось, был готов заплакать.
— Я не смогу, — пробормотал он.
Четырехглазый вдруг резко шагнул вперед, схватил Черного за длинные волосы, намотал на запястье и резко дернул вниз. Черный согнулся в неестественной позе, на мгновение мне показалось, что Четырехглазый сейчас накажет его так, как принято в российских тюрьмах. Но нет, Четырехглазый зафиксировал захват, повернул лицо Черного вверх и медленно заговорил, цедя слова сквозь сжатые в злой гримасе губы:
— Ты сможешь все. А если не сможешь — я лично отправлю тебя в самое гадкое место, какое только найдется в помойке, которую ты открыл. Я залезу в твою душу до самого дна и выпью все твои страхи. А потом я выплесну их в кокон, которым окутаю тебя, и мы будем наблюдать, как чахнет твой разум. В прошлом богов казнили и за более мелкие проступки.
Черный задрожал мелкой дрожью, его лицо утратило черноту и стало просто смуглым. Я не сразу сообразил, что он побледнел.
— И разгони этих пидарасов, в конце-то концов! — рявкнул Четырехглазый, завершая свою речь.
Впервые с начала разговора он потерял над собой контроль.
Черный дернулся, вырвался, потерял равновесие, грузно плюхнулся на задницу и стал смешно открывать и закрывать рот. Он явно хотел что-то сказать, но не мог выдавить из себя ни единого слова.
Впрочем, пидарасы, как назвал их Четырехглазый, в словах не нуждаясь. Секунду назад они смирно стояли в сторонке, выстроившись в шеренгу, а теперь уже улепетывали со всех ног, сверкая в воздухе босыми пятками.
— Все, — сказал Четырехглазый. — Нам больше нечего здесь делать. А ты, мразь, — от ткнул пальцем в Черного, — через пять минут оторвешь от земли свою черную задницу и займешься делом. А если не оторвешь — потом не обижайся, я слов на ветер не бросаю. Все, пошли отсюда.
22
Мир моргнул и превратился во внутренний дворик калифорнийской виллы Головастика. Хозяйка виллы стояла рядом со мной.
— Ну и ну, — сказала она. — В последний раз я его видела в таком состоянии во времена короля Артура. Бедный Черный! — она хихикнула. — Ну да ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Давай лучше выпьем. Такое мероприятие надо обмыть.
Головастик взмахнула рукой, вдруг пошатнулась и упала… гм… в появившееся сзади нее мягкое кресло. Посмотрела на мое вытянувшееся лицо и расхохоталась. А потом взмахнула рукой еще раз и другое кресло ударило меня сзади под коленки. Я тяжело плюхнулся в него и пробурчал:
— Что-то ты расшалилась сегодня…
— Знаю, — кивнула Головастик. — Обычно я до такой ерунды не опускаюсь, но сегодня…
Я вдруг почувствовал, что моя рука держит фужер, доверху наполненный шампанским.
— За победу, — провозгласила тост Головастик. — За нашу победу.
Мы выпили и я спросил:
— А как Четырехглазый догадался, что это Черный изображал Люцифера?
Головастик странно посмотрела на меня и ответила:
— Он не догадался. Он просто сделал это реальностью.
Мы немного помолчали, а затем я сказал:
— Если Четырехглазый вдруг захочет сотворить что-нибудь из репертуара Бомжа…
Мой фужер снова наполнился шампанским.
— Давай выпьем за то, чтобы он не захотел, — сказала Головастик. — Потому что если Четырехглазый съедет с катушек… об этом лучше даже не думать. Давай лучше напьемся.
— Ну… — замялся я. — Пожалуй, нет. Ты как хочешь, а у меня на этот вечер другие планы.
— Лена? — догадалась Головастик. — Это правильно. То-то я тогда удивилась, что вы так быстро расстались.
— Лена говорит, у нас нет будущего, — сказал я. — Нам не о чем разговаривать, у нас нет общих дел…
Головастик хихикнула.
— Женщины всегда так говорят, когда молодые, — сказала она. — Только с возрастом понимаешь, что общие дела — ерунда. И общие интересы — ерунда. Да и любовь, по большому счету — тоже ерунда. Главное, чтобы партнеры были друг для друга родными. Знаешь, что такое родной человек?
— Что?
— Да ничего особенного. В языке обычных людей тоже есть магия, есть некоторые слова, для которых нет разницы между словом и действием. «Я извиняюсь», например. Или «она для меня родная». Это просто статус. Ты живешь с человеком, ты рассматриваешь его как продолжение себя, как другую ипостась себя, ты не отделяешь его эмоции от своих, ты рассказываешь ему о своих проблемах, делишь с ним радости и печали, помогаешь подняться, когда он падает, зализываешь его раны… Люди циничны, они любят говорить, что любовь не живет долго, что нужно думать о будущем, а не жить в прошлом. Жизнь не стоит на месте, нельзя смотреть на мир сквозь гнутое стекло. Но если ты любишь кого-то, тебе наплевать, что говорят люди. И секс не имеет здесь никакого значения. Любовь — это не секс, любовь — это когда два человека становятся одним, когда их сердца бьются синхронно, когда они воспринимают мир таким, какой он есть, и не нуждаются в иллюзиях. Потому что иллюзия, в которую веришь всем сердцем, перестает быть таковой. «Бог — это любовь», сказал апостол Павел. Он имел ввиду совсем другое, но слова обычно имеют больше одного значения. Когда ты любишь, ты становишься богом своего внутреннего мира. Ты открываешь его навстречу любимому и наполняешь новыми чувствами. Душа, не испытавшая настоящей любви, уродлива.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 44
