Горан парил, ожидая нападения, но никак его не удостаиваясь. Взгляд сам собой устремился к земле — туда, где рядом с замковыми стенами сражались маленькие фигурки воинов. Ольга стояла чуть в отдалении и в полном одиночестве. Не желала биться бок о бок с его подданными? Предпочитала издали крушить супостатов?..
С воздушником пришли отвратительные существа. Болиглот — напоминавшая огромную многоножку тварь — практически подобралась к воротам, но десяток воинов встретил ее длинными копьями. Болиглот плевался ядом. Вся трава на пять шагов вокруг пожелтела, однако и стражи не простыми людьми были и могли противостоять отраве достаточно долго. Главное, чтобы она не попала в глаза!.. и на чаровницу.
Стоило подумать об Ольге, как та напомнила о себе самым естественным образом — чаровническим. Широкий белый луч, появившийся, казалось, из ниоткуда, угодил Болиглоту в единственный глаз на лбу. Тварь издала тонкий пронзительный вопль, от которого и Горан-то поморщился, и отпрянула, а потом кинулась обратно по дороге, спеша удалиться от места брани как можно дальше.
Горан улыбнулся, видя, как потрясают кулаками над головами воины, а потом бегут осаживать еще одно чудище — на этот раз морское — огромного шипастого спрута, невесть зачем выползшего на берег. Обычно это создание сидело в пучине и не высовывалось. До этого боя Горан полагал, будто и дышать-то поверхностным воздухом оно не в состоянии.
И снова Ольга послала свой луч. Удивительно: раньше она предпочитала всевозможные шары, наполненные силой стихий, вьюги и бураны, или туман, который внезапно окутывал врага, а уж в нем чаровница могла сотворить любой морок. Во время одного из поединков Ольга столь сильно напугала противника, что тот прямо посреди насланного на него кошмара сотворил портал в океан и в прямом смысле слова смылся (огромной волной), оставив после себя лишь мокрое место. Лужа, подчиняясь каким-то чаровническим законам, перенеслась в терем, благо, не на самый верхний полог и не в книгосокровищницу, и растеклась по полу. Ее не удавалось вытереть, высушить и убрать любым известным способом еще в течение недели.
Вскоре Горан рассмотрел: Ольга стояла, сжимая вместо посоха… лопату. Самую обыкновенную — какой садовник окучивает деревья или конюх навоз сгребает. Черенком опиралась оземь, а со штыка и срывались лучи. Громоподобный хохот он сдержать не сумел, да и не пытался.
Засмотревшись, Горан не сразу понял, что переменилось вокруг: а звон-то усилился. Противник, следящий за ним все это время, видно, решил, будто Горан слишком отвлекся и забыл где и зачем находится. Разумеется, просчитался. Горан сложил крылья и устремился к земле, но тотчас развернулся, снова набирая высоту. Лязг зубов раздался над самым ухом, а потом собственные клыки впились в чужую плоть. Змей воздушный в долгу не остался, вгрызся в лапу, однако Горан лишь сильнее стиснул челюсти. Алая пелена застила взор, за ней мелькали багровые облака и какие-то тени. Воздух свистел в ушах, в нем время от времени раздавался звон. Земля и небосвод менялись местами в пугающей круговерти.
Они, кувыркаясь, неслись к земле. Вряд ли неминуемое падение не покалечит и одного, и другого. Вернее, воздушник, может, и выживет, а вот по поводу себя Горан уверен не был. Несколько раз он пытался расправить крылья и затормозить, но проклятый змей очень неудачно навалился на правый бок. Горан растопырил левое крыло, но только закрутил их еще сильнее. И ведь зубы не разомкнешь. Выпустишь соперника — считай, проиграл. Тварь-то воздушная: своя стихия ее в обиду не даст.
Перед глазами уж цветные пятна замаячили, звон стал отчетливее, но круговерть будто бы замедлилась. Змей распушил плавник и установил плашмя хвост, тем самым замедляя вращение и Горану помогая.
Так и падали, но уже не столь быстро. Один опирался на воздух слева, другой — справа. Будто закадычные приятели, поддерживающие друг друга после бурной попойки, если бы не зубы! Наконец ветер перестал выть, ударился в крылья и кинул обоих вверх. Вот тогда-то — стоило смертельной опасности отступить — Горан и ощутил волнами накатывающую слабость, ледяной огонь чужой холодной крови во рту и боль.
— П-усти… — прошипел каким-то образом змей, не размыкая челюстей. — Я с-оглашусь на твою п-обеду.
Горан ответить не мог, приотпустил соперника, а затем прикусил сильнее. Он ждал не таковых слов, а признания-клятвы, от которой воздушник уже не отвертится.
— Признаю себя побежденным! — закричал-завизжал змей, выпуская его лапу и шипя неслышные проклятия.
Разомкнуть челюсти самому показалось едва ли не непосильной задачей, но Горан справился, тотчас охнул и едва не свалился в беспамятство, а заодно и на землю.
Они расцепились. Змея качало на волнах ветра, а вот Горану приходилось парить и ругаться про себя.
— Врата того не стоят, переживу, — зло выплюнул змей.
— И больше меня никогда не побеспокоишь! — настойчиво произнес Горан. Он, будучи победителем, имел право требовать, а воздушник обязан был подчиняться.
— Кощей с тобой, не побеспокою.
— Кощей со всеми нами, — сказал Горан наставительно. — А теперь лети вон. И чтобы духу твоего возле врат не было!
Змей вильнул в сторону, совершил полный оборот вокруг собственного хвоста и растворился в синем небе, накинув полог невидимости. Тварь! Воздух его не только держал, но и исцелял понемногу, а вот Горану еще предстояло приземлиться — на раненную лапу.
На поле возле стен все уже закончилось. Орали от радости защитники, да и простой народ уж ко дворцу стекался. Медленно и уныло уползал по дороге, ведущей к лесу, рассчитывая в болоте отсидеться, а затем уже держать путь к морю-окияну, огромный осьминог, лишившийся пары щупалец. Те уж почти не извивались, змеями катаясь по земле, и медленно истаивали дымком бурым. Отвратительно смердела, испаряясь, туша Зильге — тоже существа глубоководного, родом из северных морей, шарообразного, с тремя полуслепыми квадратными глазами, не различающими цветов (только тени и тепло-холод), и с клыками-иглами на конце длинного хобота. Скоро совсем исчезнет — и воспоминания не останется. От двух других чудищ остались только круги выжженной травы да тлеющие угли, а вот среди защитников не пострадал никто.
Приземлиться все же удалось и принять человеческий облик — тоже.
— Ай да чары! — Горан не удержал восторженного возгласа, впрочем, не особенно и старался.
Стражники поддержали его одобрительным гомоном, а затем и
