виде пуха и парашютиков. Проносясь над холмами, ветер дает и забирает, и к северу от реки Саскуэханна он пролетает над лесом из сотни тысяч каштанов. Из поколения в поколение каштаны кормили детей мохоков и онейды, немецких поселенцев, народное ополчение времен Войны за независимость, фермерских мальчишек – не говоря уже об оленях, лошадях, медведях, лосях, свиньях, птицах, червях, белках, дикобразах и слизнях. Но теперь каштаны мертвы, погублены кремово-желтой гнилью, поразившей этот лес в прошлом десятилетии. Тонкие желтые усики высовываются из крошечных бугорков на коре, микроскопические колбовидные плодовые тела запускают снаряды в воздух.
Об одном из этих снарядов и пойдет речь.
За свое краткое существование спора еще ни разу не покидала дерево-хозяина. Формой похожая на приплюснутое веретено, с тонкой перемычкой, напоминающей насечку на таблетке, она всю жизнь провела во влажных глубинах клеточной камеры, в которой они с сестрами были уложены аккуратными розетками. Освобождение, наступающее, когда ветер уносит из загубленного леса мириады спор, приносит неописуемое блаженство. Выпростанная, барахтающаяся, спора поднимается над мором, покидает крону хозяина, пролетает сквозь полог леса, закручивается в вихре, порожденном качающимися ветвями сосны, взмывает ввысь, в пояс темно-серых облаков, головокружительно падает, перепрыгивает через Катскильские горы, пролетает над рекой Гудзон, взбирается на гряду Таконик. Ветер быстр. Спора чувствует, как натягивается ее оболочка. На краткий счастливый миг ей кажется, будто она вот-вот растворится в воздухе или взлетит так высоко, что уже никогда не опустится на землю. Наслаждение (а как еще это назвать?) почти нестерпимо, но тут она врезается в формирующуюся каплю дождя.
Снова падение. Капля искажается, сплющивается. По ее поверхности прокатываются микроскопические волны, пока она набирает из облака влагу. Вниз, туда, где крутятся деревья. Воздух становится теплее, капля растет. Разгоняется. Приземляется в поле у желтого дома в северном лесу. Утро. Трава влажная. Вес воды огромен, но погода теплая, и, когда гроза двигается дальше, спора попадает на шерсть собаки, катающейся в траве. Собака отряхивается, и вот спора уже снова в воздухе.
От земли идет тепло. Спора залетает в лес и оседает на стволе каштана с бледно-коричневым шрамом от упавшего бука.
Гниль не в первый раз нападает на эти леса. Ее нашествие началось почти двадцать лет назад, и половина каштановых рощ Новой Англии уже повержена. Миллиарды спор пронеслись через северный лес на ветру, еще миллиарды проникли сюда на птицах, клещах, насекомых. Но разрушить лес не так-то легко. Подходящая спора должна найти подходящую брешь в обороне подходящего дерева, должна прорасти и отыскать ходы в коре, по которым расползется удушающая гниль. Должна взять бастионы, которые каштаны возводят для своей защиты. Должна пустить яд, растворить древесные баррикады.
До сих пор северному лесу удавалось этой участи избежать. Каждое лето цветы каштанов сияли так ярко, что в народе говорили, будто для них светит особое солнце. Каждую осень лесная подстилка была усыпана орехами. Весной листья были мягкие и зеленые, с бурыми крапинками. Каштаны были здоровы, пока не прилетела та самая спора.
Заметки о Роберте С.
7 февраля
Мать, Лилиан, приходит на консультацию одна и предоставляет анамнез. Ей сорок три, вдова, муж умер от аппендицита, когда пациенту было шесть. Пациент, Роберт, – старший из двух детей, его сестра была зачата незадолго до смерти отца. В основном мать растила детей одна, в Бостоне, некоторое время сожительствовала с учителем танцев; отношения закончились некрасиво. О причине расставания умалчивает – как и о том, обращался ли он с ней грубо и могли ли это видеть дети, хотя утверждает, что детей он и пальцем не трогал. Пациент ходил в школу, у него была хорошая успеваемость, но мало друзей, свободное время проводил за чтением научных журналов и детективов. Когда-то семья была состоятельной, сильно пострадала в результате биржевого краха, но мать унаследовала от своего отца патент на технологию производства пуговиц и получала с него доход. Жила в достатке, но не на широкую ногу. Держала служанку-финку, помогавшую по хозяйству и с мальчиком.
Семейный анамнез по большей части не отягощен. У бабушки по материнской линии “видения” неустановленного характера и “нервное истощение”. Дедушка по материнской линии умер от осложнений, вызванных алкоголизмом, в остальном был здоров. Бабушка и дедушка по отцовской линии “крепкой голландской породы”. О других случаях сумасшествия в семье неизвестно, если не считать кузена с прогрессивным параличом. Сама Лилиан “несчастна” из-за “жизненных трудностей”, иногда перед сном принимает бром.
Пациент развивался, как другие дети. Все обычные вехи. Никаких серьезных болезней, за исключением двухнедельной простуды с жаром, перешедшей в воспаление легких. В спортивных и подвижных играх участвовал неохотно, иногда имел “болезненный вид”, но мать утверждает, что поводов для беспокойства, “кроме тех, какие знакомы любому родителю”, пациент не давал. Она не знает, с какого возраста и как часто пациент занимается мастурбацией, но, судя по следам на белье, ночные поллюции начались в тринадцать лет. Прочие признаки полового созревания тоже присутствовали. Насколько ей известно, в отношения с противоположным полом не вступал: “Да и как, если он до смерти боится людей?”
Касательно текущих проблем – нарушения начались в пятнадцать лет: вечером, перед сном, пациент становился беспокойным и спрашивал, не видела ли она в квартире чужих. Проверял затворы на окнах и дверях, твердил, что за ним следят, боялся за безопасность матери и сестры. Приходил домой посреди учебного дня, уверенный, что с матерью что-то случилось. Расстройство начало отражаться на успеваемости, в выпускном классе ей позвонили из школы и сообщили, что он больше не посещает занятия. Вернулся к учебе, затем снова бросил. В восемнадцать лет был арестован за то, что угрожал одной паре в парке Бостон-коммон, которая якобы замыслила его ограбить. После психиатрической экспертизы был отправлен в лечебницу. Первая госпитализация длилась три недели, за ней последовали еще две. Каждый раз диагностировали шизофрению – либо параноидную, либо гебефреническую. Лечение шло ему на пользу, и мать забирала его домой, но пациент по-прежнему выказывал подозрительность и враждебность, утверждал, что против него строят заговор, что соседи подслушивают через водопроводные трубы, ждут подходящего момента и т. д. Говорил о тенях, следующих за ним повсюду и планирующих жестоко отомстить ему за какие-то преступления, которые он совершил, но не мог описать. Привлек внимание соседских мальчишек, над ним стали издеваться. Дважды подвергался нападению, оба раза “отделался парочкой синяков”. Но это “только пока”.
Помимо патента, матери достался в наследство загородный дом с лесными угодьями, который ее отец пытался превратить в гостиницу для охотников, – впрочем, после биржевого краха он вынужден был продать большую часть земли государству. В детстве мать проводила там много времени
