“могучий орган” – ее она добавила в честь своего paramour[32]. Со вчерашнего утра, пока миссис Фарнсворт отлеживалась в постели, Анастасия и мистер Фарнсворт сошлись и разошлись четыре раза: дважды у него в кабинете, один раз в спальне Анастасии, будущем “Сурке”, и один раз на кухне, где Анастасия упиралась ладонями в перекладину над старинным камином. Им пришлось прерваться, когда миссис Фарнсворт вышла на лестничную площадку второго этажа и слабым голосом позвала мужа.
Дожидаясь его, Анастасия искала пуговицу, оторванную от корсажа (отрывание пуговиц приносило великому фабриканту особое удовольствие, очередное доказательство того, что эрос – наш психический портрет в миниатюре).
Наконец он вернулся и сообщил, что хозяйка дома окрепла и готова к сеансу.
– Эта женщина страдала, – начала Анастасия, поднимая безвольную холодную руку, лежавшую в ее ладони. – В древности это хрупкое создание могло бы стать храмовой жрицей. Она слышала неслыханное, видела невообразимое…
– Я ничего не видела, – прошептала миссис Фарнсворт. – Прошу вас, не подавайте им идеи…
Анастасия не обратила на нее внимания.
– Она видела, и она страдала! Видела, как резвятся бессмертные! Ощущала жаркое дыхание ангела на своих устах! Пила из корыта небесных наслаждений и чувствовала обжигающее пламя в горле!
Лежа в объятьях мистера Фарнсворта на кушетке, прижимая лицо мистера Фарнсворта к своей груди, отгоняя ногой собак мистера Фарнсворта, катаясь на мистере Фарнсворте, как наездница, с такой прытью, что шкура зебры под ними дюйм за дюймом скользила мимо камина, Анастасия успела хорошенько обдумать, как лучше всего провести сеанс. Она привезла с собой весь необходимый инвентарь: рулон “эктоплазмы”, грузики на шнурках для имитации стука, рукава с потайными карманами. Перебирая в уме возможности: автоматическое письмо, спиритическая доска, гадание на расплавленном свинце, – она отвергла каждую из них. Надо же было ввязаться в такую историю! В такую кошмарную историю! Как будто сумасшедшей жены мало, теперь ей еще разбираться с влюбленным мужем. “Моя лосиха! Моя морская львица!” – восклицал тот. Он был уверен, что Анастасия признается, что все это фарс. Но она не сдавалась, что приводило его еще в большее исступление. Он должен знать, должен завоевать! Из каждой новой схватки он выходил проигравшим. Но близился решающий бой. Она сотворит чудо без реквизита, без театра. Суть дела ей – провидице, врачевательнице – теперь ясна. Нужно только вытащить ее на поверхность.
Анастасия задула свечу. Чувствуя на себе взгляды Фарнсвортов, она закрыла глаза и стала ждать ощущения – отточенного за долгие годы, – что публика готова к внушению.
– Я что-то слышу, – тихо сказала она.
Рука миссис Фарнсворт словно окаменела.
– Я тоже, – сказала та, часто и шумно дыша.
– Я слышу, – сказала Анастасия. – Оно приближается.
– Да! – откликнулась миссис Фарнсворт. – Господи…
– Я вижу много цвета, – сказала Анастасия. – Много доброты, но вместе с тем и много злости, предательства.
– Да!
– Много любви, но и ненависти.
– Да!
– Оно все ближе, я его чувствую, – продолжала Анастасия. – Это мужчина. Я вижу его, он хочет что-то нам сообщить.
– Да!
– Боже, смотрите! – ахнул мистер Фарнсворт.
Анастасия открыла глаза. В комнате уже не царила тьма. Над хрустальным шаром мерцал серебристый огонек, а миг спустя рядом с ним появился второй.
– Это они! – воскликнула миссис Фарнсворт.
Огоньки засияли ярче и стали переплетаться.
– Вот! Вот они! Поговорите с ними! О, поговорите с ними!
Анастасия не шелохнулась.
– Мадам Росси, это они!
– Смотрите… – зачарованно пробормотал ее муж.
Огоньки вытягивались, будто пламя свечей. Лентами холодного света они плясали над столом, гонялись друг за другом, соединялись в формы, напоминающие руки и лица.
– Боже правый! – вскричал мистер Фарнсворт.
Огоньки опустились на них, заскользили по шеям и рукам, затем вновь встретились в центре комнаты. Анастасия, перепуганная, завороженная, различила две наполовину оформившиеся фигуры, одна была соткана из чистого белого света, другая – из тысячи переливающихся цветов. Радостные, резвящиеся, светящиеся создания. Ей хотелось улететь с ними. Ей хотелось кричать.
– Не молчите же, – сказал мистер Фарнсворт.
– Да, не молчите! – подхватила миссис Фарнсворт. – Мадам Росси! Спросите, чего они хотят!
У Анастасии словно язык отнялся. Она зажмурилась, затем открыла глаза. Огоньки никуда не делись. Они будто чего-то ждали.
А затем вдруг завертелись по кругу, слились в одну точку и исчезли.
Комната погрузилась во мрак.
– Что…
– Это они!
– Эмили!
– Карл, это они! Ты сам видел!
– Я видел их, Эмили! Просто невероятно!
– Но чего они хотели? И почему исчезли?
– Не знаю!
– Мадам Росси!
– Мадам Росси!
От изумления Анастасия не могла вымолвить ни слова.
Как по сигналу, Фарнсворты отпустили ее руки.
– Мадам Росси!
Она готова была сознаться во всем. Что до этого вечера не слышала ни одного голоса, не видела ни одного духа, не получила ни одного послания с того света. Что завтра перед отъездом отнесет в лес магический шар, кольца и муслин, что не проведет больше ни одного сеанса. Что она принадлежит к этому миру, целиком и полностью. Подделка от макушки до пят. Плоть и только плоть.
Что перед глазами у нее мелькают вовсе не призраки, но лица обманутых ею людей.
– Мадам Росси, что они сказали?
Тут Анастасия заметила, что в комнате снова стало светлее. Перед ними возник бледно-голубой огонек, он был один и рос у них на глазах, и в его сиянии Анастасия увидела слезы, катившиеся по щекам миссис Фарнсворт, красное лицо мистера Фарнсворта – не сводя глаз с огонька, супруги прижимались друг к другу. По спине Анастасии пробежал волнующий холодок.
– Постойте, – сказала она. – Я слышу.
Это была правда. Она ощутила, как по ткани мироздания прокатился шепот. Сперва едва слышный, вскоре он зазвучал громче, стал грозным рыком, и что-то грубое, разгневанное, военное угадывалось в очертаниях огонька. Анастасия зажмурилась. Вместе со светом в нее вошли слова.
– Он спрашивает, – сказала она, – что вы сделали с его садом.
Глава 7
То, что происходит дальше, можно назвать историей двух ветров.
Прошло сто лет с тех пор, как дикая кошка расправилась с Осгудскими овцами, положив начало переменам, которые преобразуют окрестности. Пастбище зарастает колючками, затем – кустами, затем – березами и соснами, а из орехов, припасенных белкой, которая одним зимним утром стала добычей совы, вырастают буки и дубы. В этом втором лесу появляются то огород, то поляна, где можно писать проплывающие по небу облака, то крокетная площадка для гостей, которые не приедут. У края крокетной площадки стоит бук, треснувший от мороза, пострадавший от дятлов-сосунов и минеров, вырезающих на его листьях таинственные руны, и однажды, под натиском ветра, этот бук ломается. Падая, он задевает соседний каштан – не сильно, но ровно настолько, чтобы сломать ветку и оставить длинный шрам на стволе, обнажив бледно-коричневую древесину.
Вот что делает первый ветер.
Второй налетает четыре месяца спустя, в июне. Это теплый и влажный ветер, сбрызгивающий Северные Аппалачи дождем. В своих потоках он несет бульон из разных форм жизни – птиц, жуков, пауков на шелковых ниточках, семян в
