нервозности, овладевшую непутёвым писарем. — С какой начать⁈
— С той, что похреновее…
— Дядя слёг с хворью какой-то жуткой, представляешь⁈ Сполз на пол прямо во время завтрака без сознания и до сих пор в себя не пришёл! Мало того, ему явно становится только хуже! Он аж позеленел весь, пятнами какими-то серыми покрылся и тяжко кряхтит в забытьи и вскрикивает, как от боли, будто мучает его кто-то или что-то изнутри! Что делать, ума не приложим! — Емельян спешно следовал за мигом нахмурившимся Ратибором, стремительным шагом направлявшимся к княжьим покоям. — Думали, что его достали-таки, то есть траванули, но Добролюб лишь руками развёл и сказал, что если и так, в чём он отнюдь не уверен, то что ента за яд такой диковинный, понятия не имеет! Неизвестен то бишь старому знахарю, представляешь⁈ Заморский, может, какой…
— И чего Добролюб, — Ратибор искоса внимательно наблюдал за идущим рядом Емельяном, — помочь не может, что ль?
— Нет, в том-то и дело! — всплеснул нервозно ручонками княжий племянник. — Лишь клешнями разводит да чуть ли не плачет от бессилия…
— А Благана что? К ней обращались?
— Конечно, и не раз! Эта вредная ведьма в конце концов лишь зло буркнула, чтоб не мешали ей, коли дядю спасти хотим, да закрылась в мастерской Добролюба на засов, представляешь⁈ Колдует чего-то там, а чего, сам леший не разберёт! А в это время дядя гибнет! — Емельян сам чуть ли не ревел от охватившего его отчаяния. — Что делать, Ратик, что делать⁈
— Благану более не тревожить! — в голосе Ратибора прозвучал металл. — Пущай кудесничает, на неё одна надёжа… Понял?
— Понял… — поникший Емельян был сам не свой.
— Кто знает о происшествии?
— Пока только я, Добролюб, Яромир, Благана, пара слуг да Лютега. Сам понимаешь, его жене мы не могли не сказать!.. Мирославу тоже весточку отправил, должен подойти с минуты на минуту…
— Охрана на входе? По периметру?
— Не в курсе ещё… Не хотим раньше времени панику поднимать! Ты представляешь, Ратик, что сейчас в городе начнётся, коли пронюхают, что князь занемог жутко…
— Ясно. Что там за вторая дурная весть?
— А, это… — Емельян вдруг понизил голос ещё больше и забавно засопел, пытаясь не отстать от Ратибора и, подпрыгивая на ходу, одновременно прошептать на ухо могучему великану, и не думающему сбавлять шаг. — Наш недавний знакомец из Варграда, ну, ты понимаешь, о ком я, прислал донесение, в котором сообщает, что Кулбах назначил награду за твою буйную балду! Аж триста монет! Золотом!
— Всего-то? — иронично хмыкнул Ратибор. — Впрочем, это уже не новость… — рыжеволосый витязь достал из бокового кармана заляпанное кровью письмецо, что изъял при обыске у одного из пяти тел, оставленных им в Соловьином проулке, и протянул Емельяну. Тот, бегло его просмотрев, удивлённо взглянул на своего здоровенного приятеля: — Так ты уже в курсе?.. Личная печать Кулбаха… — забормотал княжий писарь, по новой на ходу разглядывая изрядно помятую бумажку. — Хочет твоей смерти… В качестве доказательства принести голову… Триста золотых сразу при предъявлении… Откуда это у тебя?.. — у Емельяна округлились глаза. — На тебя что, уже покушались⁈
— Да случилась подобная оказия по пути сюда…
— М-дя, Ратик, плохо дело-то! Сколько таких листовок изготовлено, мы ведать не ведаем, но явно не в единственном экземпляре она… А деньжищи-то огроменные! Простому человеку за всю жизнь никогда не заработать и треть от суммы… За такой куш рискнуть макушками многие попробуют, и их вряд ли остановит твоё громыхающее на всю округу имя, Ратиборушка…
— А, — беспечно отмахнулся рыжебородый исполин, — из местных никто не дерзнёт даже за тысячу золотом, а пришлые душегубы пущай приходят, да поболее! Хоть повеселимся!
— Русь большая, и головорезов в ней не счесть, — тихо молвил Емельян. — А у тебя семья, Ратик…
— Вот это верно ты подметил, Емеля… — Ратибор вмиг помрачнел. — Сей момент смущает меня более всего!..
В это время друзья подошли, наконец, к покоям Святослава. У входа стоял сумрачный Яромир.
— Как он?..
— Всё так же, Рат…
— Понятно. На тебе бумаженцию любопытную, ознакомься пока, — Ратибор вырвал из рук Емельяна мятое окровавленное письмецо, извещающее о награде за его рыжие космы, и шлёпнул им о грудь слегка опешившего Яромира. — Как прочитаешь, охрану у моего дома выставишь. Причём немедля! Башкой отвечаешь, друже! — Ратибор сурово взглянул прямо в глаза своему приятелю. В синих очах рыжеволосого великана плясали неукротимые дьявольские огоньки. Яромир невольно кашлянул, поймав себя на мысли, что не хотел бы оказаться на месте того, кто превратит эти тлеющие всполохи в яркое, вздымающееся к небесам пламя.
Ратибор тем временем зашёл в покои Святослава. На широкой дубовой кровати в центре комнаты, устланной пуховыми перинами, возлежал, заботливо укрытый толстенным тёплым одеялом, сам князь с влажной льняной повязкой на лбу; суетящийся возле него Добролюб как раз собирался сменить её на новую; рядом на резном стуле находилась наполовину заполненная водой кадка. Чуть далее, на прикроватном столике стоял ряд всевозможных, разного размера и цвета баночек да скляночек седого знахаря с целебными мазями да снадобьями, оказавшимися бесполезными перед чудовищной напастью, свалившей хозяина терема. На самом краю ложа, спиной к входу и лицом к князю, держа в одной руке шёлковый розовый платочек, давно весь мокрый от слёз, молча восседала, как каменное изваяние, высокая, стройная женщина; лишь периодические лёгкие, едва слышимые всхлипы её да непрекращающееся сопение копошащегося рядом старого целителя нарушали стоящую в помещении, мёртвую тишину. Но вот из княжеской постели раздался страшный, свистящий звук; Святослав, тяжело захрипев, выгнулся на мгновение дугой, как будто что-то терзало его изнутри, и тут же опять принял естественное положение. Бросившиеся к нему было Добролюб с новой мокрой тряпицей и Лютега, жена государя, лишь в отчаянии заломили руки; что ещё можно сделать, чем хоть как-то помочь совершенно точно ужасно сейчас страдающему правителю Мирграда, они явно себе не представляли.
Ратибор тихо прошёл и мрачно взглянул на Святослава. То, что дело плохо, было понятно без слов; бледно-зеленоватое, покрытое странными серыми пятнами лицо князя представляло собой жутковатое зрелище. Лютега, обернувшись на едва слышный звук шагов, вскочила и бросилась на плечо рыжебородого воина, уже не сдерживаясь и плача навзрыд; её красивое лицо давно всё опухло от прекращающегося лишь на время
