самый полдень они где-то прячутся. Или кто-то их прячет. Я хотел бы предостеречь таких приверженцев мрака от поспешных и необдуманных поступков. Сейчас не время разводить тьму. Сейчас надобность в тех, кто стремится к свету. Это вовсе не означает абсолютное отрицание тьмы. Это означает принятие и яркости, и смутности. При свете дня теням тоже найдется место. Что касается Тьмы, ее беда в том, что во мраке нет разнообразия, нет многоцветия, только кровь и гибель.
– Это кто ж тебя просветил? – засмеялся Вителис. – Уж не эта ли погибшая шлюха? Интересно, что она еще напридумывала? Эти шлюхи способны на такое вранье, что только держись.
– Я держусь, Вителис. Только Пантея уже вряд ли способна что-нибудь наврать. Или я не прав? Интересно взглянуть на ее убийц.
Вителис засмеялся и подхватил:
– Вот об этом мы и поговорим на вечернем симпозиуме. Угощение обещаю пальчики оближешь. К тому же я приготовил тебе подарок… Такую лапочку…
Бебий перебил фрументария:
– Не надо лапочек! У вас, в Египте, гляжу, любят дарить женщин, а потом вспарывать им горло. Это намек?
– Никакого намека! – восторженно заверил его Вителис. – У нас этого добра не меньше, чем в столице. Впрочем, нет так нет. А насчет Каукет, самый большой специалист по этому вопросу Христогон. Ему есть что рассказать по этому поводу. И предложить…
– Хорошо, – согласился Бебий.
* * *
Проводив фрументария, Лонг решил отписать в Рим обо всем, что случилось с ним за время поездки к пирамидам. В первую очередь поделиться опасениями насчет странного поведения высших магистратов провинции Египет. Обязательно упомянуть о происках «„огнедышащих“ теней», а также сообщить, что в случае непредвиденных обстоятельств можно будет опереться на Муциана и его легион.
На мгновение задумался – стоит ли упоминать о Пантее или отложить этот разговор до возвращения в Рим? Руки тяжелели при одной только мысли о том, что придется писать о собственном жестокосердии.
…Тут его и ударило!
Он отбросил наполовину исписанный папирус и попытался унять расходившееся сердце. Неужели к животной страсти, которая тревожила его воспоминаниями об этой женщине, примешивались какие-то иные, более чувствительные соображения?
Эта догадка внезапно оформилась в пугающе болезненный надлом – зачем его навестил Вителис?
Тенью чего он являлся?
Что хотел выяснить?!
Что напридумывала Пантея?
Неужели ее сбивчивый рассказ о невероятно ходкой галере, каком-то гадком старикашке по имени Антиарх и неизвестном господине, который стоял за этим безумным предприятием, имел такую важность?
Всплывший следом вопрос окончательно добил его: а не сам ли он навел Вителиса на мысль, что Пантея поделилась с ним, Бебием, чем-то крайне важным?
Кто, кроме него самого, мог сообщить фрументарию, что она не та, за кого себя выдает?
Неужели этого хватило, чтобы заставить ее замолчать?
Он сам ответил себе – …вполне. Если так, значит, она погибла из-за его легкомыслия, и Вителис примчался, чтобы выведать, что еще она успела выболтать.
Приоткрывшаяся истина – мелькнул хвостик и исчез – огорошила еще одним пугающим прозрением.
…Почему он решил, что Пантея заглядывала в его письма? Неужели храмовых шлюх обучают грамоте?
Тогда кто? Если намеки Муциана насчет заговора оправданы, значит, соглядатай где-то рядом.
Прячется в тени?..
В таком случае, узнай Христогон, что написано в этом брошенном на пол папирусе, это окажется для него, Бебия, смертным приговором.
…Он долго сидел в безмолвном оцепенении – неоправданная поспешность внезапно обернулась беспросветной глупостью и приговором всем его многолетним усилиям по овладению правилами жизни. Все эти годы он верил, что, действуя согласно этим правилам, можно избежать самых постыдных и недостойных устремлений. Прежде всего разгула слепых чувств! Для знающего человека не было более недостойного поступка чем поддаться слепым чувствам.
Жизнь и, что еще хуже, смерть этой далеко не безупречной девицы одним махом зачеркнула все досужие рассуждения насчет миротворящего разума и сопряженной с ним вселенской пневмы. Все эти вопросы: дробна или непрерывна материя, рождается человек честным или становится им, что есть доблесть, как относиться к богатству, как к цели или как к средству? – оказались не более чем пустопорожними упражнениями в риторике.
Это бесспорная истина буквально доконала его!
…Страшная буря разразилась потоком слез.
Стоило ли прилагать столько усердия в изучении основ правильного – что также означало и праведного! – распорядка жизни, чтобы отдать на растерзание женщину, которая доставила ему столько радостных минут?
Хотелось взвыть, однако Бебий сумел справиться с собой, но от признания, что за какие-то несколько дней Пантея стала очень дорога ему, отвертеться не удалось. Как он мог пожертвовать живым, невыразимо сладостным существом в угоду тысячам слов?!
Как мог предать ее?
Своими руками!..
Бебий упорно, с римской последовательностью одолел овладевшее им отчаяние – вина безмерна, однако теперь следует позаботиться о будущем. О самом ближайшем… О «завтра» и «послезавтра»… О том, что месть зловредных теней неотвратимо нависла и над ним тоже.
А также над Марком, его венценосным отцом…
Над государством!..
Проблеск нездешнего, идущего откуда-то издалека сияния – с небес, что ли? – подсказал…
…Оставь упреки!
…Отдайся свету! Вот и тебе довелось отведать полноту жизни. В полной мере. Она слеплена из света и тьмы.
…Посчастливилось – именно так, «посчастливилось»! – познакомиться с собственной тенью, о которой ты слыхом не слыхивал, которая так долго скрытно и ненавязчиво жила в тебе, а тут выглянула на свет. Ты воочию узрел, кто ты есть и с кем теперь тебе придется идти рука об руку. Это трудный путь и начни его с матери-мысли – попробуй выявить мерзкого соглядатая, притаившегося в доме. Затем сегодня же – сейчас же!! – откровенно поведай обо всем, что с тобой случилось, передай это письмо в надежные руки, чтобы в случае беды оно непременно достигло Рима.
…Помни о Риме!
…В памяти всплыло имя – Евсевий! Марк Аврелий предупреждал – на него можно положиться!
Упрек стиснул душу – ему назвали верного человека, а он легкомысленно пренебрег им.
Филомуза с письмами посылал!
Подставлял мальчишку?
Выходит, так!..
Что же теперь?
Предаваться отчаянию, спрятаться в норке или пойти на пир к Вителису? Там можно подискутировать, поспорить?
О чем спорить с тенями! С ними можно только воевать!..
…Первым делом дописать письмо для Марка, затем тайно встретиться с Евсевием и передать ему свиток, а также приказ стоявшей в Царской гавани боевой галере каждую минуту быть готовой к отплытию.
Филомуза посылать нельзя. Хватит крови!..
Бебий поднял папирус с пола, развернул его.
…На чем остановился? На заговоре теней?
Он быстро изложил
