что происходит в России, — сказал Баженов. — Что долго объяснять: вы сами знаете, какие у нас теперь порядки. Николай Иванович Новиков считает…
— Т-с-с! Не надо называть имена, — Павел приложил палец к губам. — Излагайте лишь суть дела.
— Если всё не переменить, возможен бунт похуже пугачевского, — сказал Баженов.
Павел опять вскочил с кресла и забегал по комнате.
— Вот до чего матушка довела Россию! — не сдержавшись, выкрикнул он. — Везде плутовство на плутовстве; заговоры, замышляющие ограбление казны! В наших делах господствует неимоверный беспорядок: грабят со всех сторон, все части управления дурны, порядок изгнан отовсюду, а императрица стремится лишь к расширению пределов государства… Меня за то, что я не скрываю негодования всем этим, матушка ненавидит, только и думает, как бы извести. Тут как-то у меня горло заболело, так она хотела прислать своего врача якобы для излечения. Знаю я это лечение — отца моего до смерти излечили от геморроя!..
Сыновей моих против меня настраивает, к себе забрала; старшего, Александра, хочет наследником престола назначить! А я до сих пор в несовершеннолетних хожу, хотя по всем законам давно должен на троне сидеть. Ну, ничего, дайте мне корону надеть, я матушкины порядки искореню: ворьё разгоню, подлость и лесть повыведу, беззаконие уничтожу! Процветёт Россия не силой военной, а внутренним благоустройством: станет государством для всех своих жителей пригодным, а не для одних правящих и к власти приближенным.
— Так и братья наши думают, — кивнул Баженов. — В этом видят они цель нашего братского объединения, и на вас большие надежды возлагают.
— Не ошиблись они в намерениях моих; так и передайте тем, кто вас направил, — сказал Павел, подойдя к Баженову и глядя ему прямо в глаза.
Баженов поднялся с кресла:
— Благодарю, ваше высочество. Знайте, что найдёте в нас верных своих помощников.
— Нет ли у вас каких-либо личных просьб? — спросил Павел. — Правда, я мало что могу, но всё же…
— Просьба у меня одна: деньги нужны на завершение строительства в Царицыно. Однако с этим я обратился к графу Безбородко, и он обещал мне помочь, — ответил Баженов и прибавил: — А то хоть милостыню проси, вконец разорился, да ещё гонениям и оскорблениям подвергаюсь…
— Не вы один, не вы один! — перебил его Павел. — В царствование матушки моей все честные люди подвергаются подобной участи, и я — первый. Но верьте, всё исправится, когда я императором стану.
— Дай бог, ваше высочество! — от души сказал Баженов.
* * *
Вернувшись в Москву, он занемог; его лихорадило, бросало то в жар, то в холод. Аграфена Лукинишна растёрла Василия Ивановича водкой, уложила под одеяло и отпаивала чаем с малиной. Через несколько дней к Баженову приехал Новиков.
— Вы позволите, сударыня, навестить Василия Ивановича? — услышал Баженов знакомый голос. — Я ненадолго, мне необходимо с ним поговорить.
— А нечего говорить, сударь! — сердито возразила Аграфена Лукинишна. — Он едва от трясучки избавился, но ещё слаб. Вы, поди, о строительстве беспокоитесь? Так он сам туда рвётся, еле удерживаю. Дайте ему в себя придти!
— Нет, я не о строительстве, — во всяком случае, не о том строительстве, о каком вы думаете, — Баженов почувствовал, что Новиков улыбается. — Обещаю, что никуда не стану его призывать, и разговор наш будет коротким.
— Грушенька, впусти Николая Ивановича! — через силу крикнул Баженов. — У нас важное дело.
— Твои дела все важные, — отвечала Аграфена Лукинишна. — Зря я, что ли, тебя лечила? Опять хочешь заболеть?
— Впусти и закрой дверь плотнее, у нас важный разговор, — повторил Баженов строже.
— О, господи, и когда это закончится? — возмутилась Аграфена Лукинишна, но подчинилась приказу мужа.
— Суровая у вас жена, — сказал Новиков, войдя в спальню. — А ещё утверждают, что русские жены смиренные и безответные.
— Моя не такая, — улыбнулся Баженов. — Зато на неё всегда положиться можно.
— Это хорошо, — согласился Новиков. — Простите, Василий Иванович, что тревожу вас в болезни, — извинился он, — но не терпится узнать, как вы съездили в Петербург. Надеялся поговорить с вами после очередного заседания нашей ложи, однако вы не пришли. Братья встревожились, да и я тоже — мало ли, что могло случиться. Признаться, известие о том, что вы заболели и поэтому остались дома, даже обрадовало меня: лучше дома болеть, чем… — он не закончил фразу.
— Я вас понял, Николай Иванович, — кивнул Баженов. — Присаживайтесь на стул, у нас обстановка простая, сами видите.
— Полно, какие пустяки! Я знаю, вы честным трудом живёте, а этим сейчас в России не разбогатеешь, — ответил Новиков. — Что ваша поездка в Петербург? Виделись с цесаревичем?
— Виделся и говорил. Павел Петрович просил передать, что намерения его соответствуют замыслам нашего братства, и, заняв престол, он осуществит их, — сообщил Баженов.
— Отлично! Я на это и рассчитывал! — радостно воскликнул Новиков. — Как приятно осознавать, что наши идеи так сильно овладели обществом, что проникли в самые его верхи!
— Людское мнение изменчиво и капризно, — возразил Баженов. — Что же касается Павла Петровича…
— Да, я слушаю, — насторожился Новиков. — Что вас смущает, Василий Иванович?
— Когда я был в Италии, я посетил там Сан-Марино, крошечное государство размером меньше Москвы, — вместо ответа начал рассказывать Баженов. — Однако именно там многие идеи нашего братства нашли себе надёжное пристанище, что, впрочем, не удивительно, ибо основателем этого государства был каменщик и провидец Маринус. Тамошние люди живут свободно; правителей избирают всем народом на короткий срок, так что власть находится под полным контролем народа и никакие злоупотребления ею невозможны. Свобода — святая святых жителей этой страны: «Человек свободен и никто не вправе подчинить его», — эта надпись у них начертана на главнейших зданиях.
Таковые порядки воспитывают в людях гордость, уважение к своей стране и своим согражданам. Я не заметил там ни лжи, ни хитрости, напротив, решительно во всём видны честность и порядочность.
Признаюсь, я наблюдал всё это с восхищением и горечью: восхищением — за сие благословенное государство, горечью — за Россию. Сколько ещё должно пройти времени, чтобы и у нас, в России, люди стали столь же возвышенны и благородны? — спрашивал я себя. — Чтобы власть наша перестала калечить людские души, стирать людей в порошок своим непереносимым давлением? Вы правильно давеча заметили, что жестокость порождает лишь ответную жестокость, а Церковь, которая могла бы стать очагом добра и справедливости, сама впала в большие грехи и лишь подливает масло в огонь. Уж я-то знаю, что говорю, мой отец был священником, и я могу подтвердить, что от истовой веры до крайнего неверия — всего один шаг; они побратимы и подают друг другу руки.
— Всё это так, — согласился Новиков, — однако какое отношение это
