заговорщиками и не стремимся…
— Нет, нет, нет! Избавьте меня от подробностей! — Безбородко заткнул уши руками. — Я и так делаю всё что могу для нашего братства, — не втягивайте меня в дела, которых я знать не хочу!.. Хорошо, я устрою вам встречу с цесаревичем, но помните: я вас предупредил. Если накличете на себя беду, не пеняйте потом на графа Безбородко.
* * *
Гатчина охранялась так тщательно, будто там находился важнейший пункт Российской империи. Баженов проехал через несколько караульных постов и на каждом у него внимательно проверили документы, записав все данные в особые журналы. Только на самом последнем посту, на въезде в имение караульный офицер ограничился лишь тем, что спросил имя и звание Баженова, после чего приказал своему помощнику доложить о нём его императорскому высочеству.
Баженов с интересом рассматривал гатчинских караульных: их мундиры были узкими с множеством пуговиц; на плечах, несмотря на промозглый ноябрьский день, были накинуты плащи (на первых постах солдаты были одеты в тулупы и полушубки); из-под шляп виднелись уже не носимые в основной армии напудренные парики. Солдаты стояли на карауле необыкновенно прямо, вытянувшись в струнку; офицер, выслушав Баженова, также застыл прямо и неподвижно, будто манекен.
Через короткое время вернулся второй офицер и громко доложил, что «его императорское высочество цесаревич Павел Петрович приглашает господина Баженова на личную аудиенцию». В сопровождении этого офицера Баженов прошествовал через большую пустую площадь к гатчинскому дворцу; офицер вышагивал, как на параде, стуча каблуками по каменным плитам; в сером небе над дворцом носились галки с печальными криками.
Во дворце Баженова провели в гостиную, обитую малиновым бархатом и обставленную золочёной мебелью; на стенах висели три гобелена, изображавшие сцены из «Дон-Кихота». Не успел он войти в одну дверь, как из другой вышел ему навстречу маленький курносый человечек в военном мундире; Баженов узнал цесаревича Павла, которого видел ранее при посещении императрицей Москвы, и низко склонился перед ним.
— Не раболепствуйте, господин Баженов! — строго сказал Павел. — При виде царственной особы достаточно, как сие прописано в артикуле, полупоклона, сопровождаемого взмахом шляпы. Мы не в Турции, где подданные султана падают наземь при его выходе.
— Виноват, ваше царское высочество, — отвечал, распрямившись, Баженов. — Не удосужился изучить артикул, о котором вы изволите говорить.
— Не удивительно! Сейчас столько артикулов выпустили, что за всеми не уследишь! — лицо Павла дрогнуло в подобии ехидной улыбки. — Путаница у нас повсюду, милостивый государь, законов пишется много, один супротив другого, и от этого в государстве беспорядок!.. Садитесь, — сказал он безо всякой паузы. — В приватной аудиенции, которая у нас имеет место быть, этикет соблюдать не должно.
Баженов присел на кресло, Павел сел в другое, напротив него.
— Как вы добрались до Гатчины? — спросил он. — Не чинили ли вам препятствий при вашем продвижении?
— Нет, ваше высочество. У меня сопроводительное письмо графа Безбородко, а кроме того, о моей поездке караулы были, видимо, предупреждены заранее, — ответил Баженов.
— Ещё бы! — Павел подёрнул головой. — Сюда мышь не проскочит без предварительного уведомления: не знаю только, Гатчину ли от Петербурга охраняют, или Петербург — от Гатчины. Намедни я спросил полковника Бибикова, во сколько времени полк его, в случае тревоги, может поспеть в Гатчину? На другой день узнаю, что у Бибикова полк отымают. Благо, что брат Бибикова в милости у моей матушки и объяснил ей, что вопрос мой ничто иное, как военное суждение, а не заговор. Она успокоилась, но сделала выговор Бибикову-второму: «Скажи брату своему, что в случае тревоги полк его должен идти в Петербург, а не в Гатчину»… А как вам мои гатчинцы? — тут же спросил Павел. — Есть ли отличие от иных войск, которые вы наблюдали?
— Да, и весьма существенные. Ваши солдаты… — Баженов замялся, не зная, как сказать.
— Ну, что же? Говорите! — Павел от нетерпения стукнул ногой по полу.
— … Как на параде. Вид идеальный и движения отточенные, — закончил Баженов.
— Именно! Всё по артикулу! — воскликнул Павел. — Артикул для армии это фундамент, на котором всё построено: разрушьте его, и армии не станет! Мои гатчинцы — молодцы, порядок у них образцовый, но их мало: я, по праву генерал-адмирала и президента Адмиралтейской коллегии, отобрал солдат из восьми флотских батальонов для несения караулов в Гатчине, общим числом в тридцать четыре человека, — а более матушка не позволила. Есть у меня в подчинении еще лейб-кирасирский полк, но там я лишь на бумаге командир… Вы прибыли для беседы об архитектурных построениях, как мне сообщили? — спросил он затем. — Сия тема мне интересна; вы, верно, заметили, какую перестройку я веду в Гатчине? Дворец этот достался мне от покойного матушкиного amant`а Григория Орлова, мало им занимавшегося: помещения были неудобными, здания пришли в полную негодность. К тому же, колоннады рушились от верхнего неумеренного груза — от лежащего на них карниза с парапетом и потолков с крышею, а притом — от мокроты и морозов. Мы с женой спать ложились, не зная, проснёмся ли живыми, или во сне погребены будем всеобщим обрушением.
Я столько трудов и старания сюда приложил, что могу сей дворец своим творением счесть, — гордо проговорил Павел. — Колоннады велел заложить черницким камнем, превратив их в галереи со стеклом, что не только достаточную прочность всего здания обеспечивает, но и защищает от сырости. А если бы вы в парк прошли, то увидели бы, какие там ныне выстроены террасы, насыпные горки, пристани и балконы — с них парк с разных сторон видать. А еще можно на мосты и ворота взобраться на особливо устроенные площадки, и с них тоже на парк посмотреть.
— Вот это замечательно! — не сдержался Баженов, которому понравился рассказ цесаревича. — Я в Царицыно под Москвой тоже декоративные мосты и ворота возвожу для приятного общего вида. Парк и дворец единое целое составлять должны, — без этого ансамбль не создашь, гармонии не будет.
Павел с улыбкой кивнул, показывая, что понимает и одобряет слова Баженова.
— Может быть, вы и у меня когда-нибудь потрудитесь, дарования свои изрядно проявив, — сказал Павел. — Вижу, что замыслы мои вы вполне объять способны.
— Почту за честь, ваше высочество, — слегка поклонился Баженов и как бы невзначай достал табакерку, полученную от Новикова. Увидев её, Павел переменился в лице и вскочил с кресла:
— Так вы из наших!.. Но тише, тише! — спохватился он. — У матушки повсюду доносчики — подслушают, доложат… Помните, господин Баженов, я ваш друг и соратник, но вокруг враги, — Павел уселся в кресло. — Так что вы имеете мне передать от наших братьев?
— Ваше высочество, братство обеспокоено тем,
