мореманами. Моряки-то точно, если что-то вдруг, поддержат своего вице-адмирала, а наши будут, безусловно, стоять за генерал-лейтенанта.
Ситуация пахнет плохо, потому что я не люблю запах крови, но мы люди маленькие, ни на что не влияем.
— Тогда р̀ешай свои внутр̀енние пр̀облемы и начинай, наконец, истр̀еблять мер̀твецов, — посоветовал я Илье. — Даже если ты не собир̀аешься заниматься войной, она р̀ешительно настр̀оена заниматься нами. Если какую-нибудь молнию или пламя из р̀ук ухватишь, то это будет неплохим козыр̀ем в р̀укаве, мон ами.
— Ты, конечно, прав, но… — ополченец замолк, потому что мимо прошёл патруль из мотострелков. — Не знаю, в общем.
— Узнай поскор̀ее, это в твоих же интер̀есах, — усмехнулся я.
Дошли до Мариинского дворца, бывшей резиденции российских самодержцев. Через дорогу от этого дворца находится «Монкфиш отель Санкт-Петербург», где у меня есть «небесный номер», что бы это ни значило. Площадь 41 метр квадратный, двуспальная кровать, столики, шкафы, телевизор, сортир и душ. Что ещё надо?
Илье достался номер «супериор», который, как мы установили, считается чуть более кучерявым, чем «небесный», потому что есть балкончик.
Обслуживающего персонала, естественно, нет, поэтому предлагается справляться с заправкой постели самостоятельно. Еду готовят наши штатные повара — котлеты с пюрешкой, борщи, харчо, тефтельки. Объедение. Без шуток.
Электричество и вода есть, потому что электростанции и водонасосные станции под контролем военных. Интернет, правда, ослаб и ютуб барахлит, но все этого и так ждали.
Кстати, более крутые номера достались офицерам и чиновникам из гражданской администрации, а также всяким важным и уважаемым людям. Болтают, что у нас в президентском люксе живёт некий олигарх, вместе с охраной. Друг губернатора или вроде того.
— Вообще наср̀ать, если честно, — пробормотал я, заходя в свой номер и включая свет.
Снимаю рюкзак и закидываю его в шкаф, где висят махровые халаты белого цвета и стоит ружьё, купленное у того странного старика.
Разуваюсь, снимаю разгрузку и китель, а затем маску.
Сегодня в обед я рассматривал свою маску со всех сторон, потому что мне показалось, что с ней случилось нечто странное. Она, вроде бы, несколько изменилась. К этому следует добавить, что ощущение чего-то грядущего, туманного, но с нетерпением ожидаемого мною, стало ещё сильнее.
Полагаю, это связано с тем, что я убил много мертвецов. Возможно, это и есть развитие моей сверхспособности. Но это не точно.
Снимаю пропотевшие носки и закидываю их в корзину для белья — надо не забыть достать где-нибудь сменную форму и нормально постираться.
Также скидываю с себя поясной ремень, оттягивающий поясницу подсумком с патронами и «славным оружием императора».
И «славное оружие» есть причина, почему в список «to do» нужно добавить поиск нового холодного оружия. Эрзац-шпагой сейчас выступает каминная кочерга, после надевания маски, превращающаяся в шпагу 18 брюмера, только в очень паршивую её версию. Острота лезвия совсем не та, но колет хорошо и хрен бы с ним.
Хорошей идеей будет посетить Эрмитаж, конкретно рыцарский зал, где есть множество образцов оружия, часть которых относится к XIX веку. Не помешает добыть какую-нибудь кирасу и латные рукавицы, чтобы можно было уверенно бить супостатов кулаками.
На самом деле, потребность в защитной экипировке можно решить почти в любом магазине экипировки для мотоциклистов и страйкболистов, все эти налокотники, наколенники, кевларовые перчатки и прочее, но хотелось немного аутентичности и… у меня было ощущение, что маска придаст элементам экипировки какие-нибудь особые свойства. Мотивирую я это тем, что шпагу-то она преобразует, причём из любой ерунды. Правда, если используешь совсем ерунду, то и качество конечного продукта выходит ерундовым.
Сажусь в кресло и достаю телефон, одновременно расстёгивая верхние пуговицы кителя.
— Алё, бабушка? — дождался я ответа.
— Как у тебя дела, внучок? — сходу спросила она.
— Я в порядке, — ответил я. — Устал, как собака, но зато не зря — спасли девятнадцать человек.
Некоторые этого совсем не хотели, с ужасом ожидая, как в их дом ворвутся режущие двери болгарками маньяки-убийцы, но это неважно. Сейчас время такое, что никому нельзя доверять. Даже себе. Мне можно, ха-ха!
— Это хорошо, что ты, наконец-то, занялся полезным делом, — усмехнулась Агата Петровна. — А то все эти фильмы бесполезные, спектакли…
— Не бесполезные, — недовольно произнёс я. — У тебя квартира обустроена по последнему слову техники исключительно благодаря «бесполезным фильмам и спектаклям».
— И толку-то от всего этого сейчас? — спросила бабушка пренебрежительно.
— Никакого, — вздохнул я, а затем услышал в динамике порыв ветра. — Ты это где сейчас?
— В порту я, — ответила она. — Говорят, в Кронштадт отправляют беженцев, но там уже народу битком, не протолкнуться. Не пойду я туда.
— Ты зачем вышла из дома, бабуль? — недоуменно спросил я. — В городе небезопасно.
— Это ты просто не знаешь, где я была до порта, — усмехнулась бабушка.
— Где ты была? — спросил я, внутренне холодея.
— В переулке Климова, что у Египетского моста, — сообщила она. — Навестила свою старую подругу. Она, как оказалось, не просто так не отвечала на звонки — съели её.
— И ты, как я догадываюсь, перебила всех мертвецов в подъезде? — спросил я.
— Не вы одни занимаетесь спасением людей, — ответила Агата Петровна. — Вами там и не пахло, а люди сидели в квартирах, страдали и голодали. Вот, привела их в порт, а теперь думаю, идти ли в Кронштадт или нет.
— Мы же обсуждали это, — произнёс я. — В Готланде можно будет жить нормально…
— А надо ли мне жить «нормально»? — спросила меня бабушка. — Я упокоила сегодня семнадцать мертвецов — чувствую, будто лет на пять помолодела. На этом вашем острове будет такая возможность? Думаю, нет. Я решила — я остаюсь в Ленинграде.
— Бабушка, я прошу тебя, уезжай, — попросил я. — Тут скоро будет невозможно выжить.
— Я всё продумала, выживу, — уверенно сказала на это бабушка. — Не переживай на мой счёт, всё будет хорошо.
— Вот в том-то и дело, что переживаю, — вздохнул я. — Насчёт нас неизвестно наверняка, может, не будет никакой эвакуации на Готланд, а может и будет.
— Если будет совсем тяжело, возвращайся домой, — сказала бабушка. — Я налаживаю дела с едой, у нас тут кооператив намечается с оставшимися соседями. Будем выживать совместно, на крыше устроим большую теплицу, а зиму переживём на запасах консервов и солений. Кто-то сунется к нам за нашим добром — повезёт, если живым уберётся.
У неё, как я понимаю, всё серьёзно.
Переубеждать её, как знаю из богатого личного опыта общения с ней, бесполезно. Она уже решила, поэтому в Готланд её удастся увести только силком, а я сейчас не в том положении.
Эх, вот была бы личная яхта…
Но даже так есть риск, что бабушка
