Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
— Ишь, вытаращилась окаянная, — шептались сигнальщики, пристальнее всматриваясь в темноту. Словно в предчувствии беды, не спал корабельный священник отец Антоний, слоняясь без дела по палубе и набожно крестясь.
В 5 часов 20 минут вновь пришло общее радио флоту: «Война началась». Теперь нервное напряжение стало просто невыносимым. Когда через час в эфире отчетливо стали прослушиваться переговоры «Лейтенанта Пущина» и «Жаркого» — эскадренных миноносцев 4–го дивизиона, — капитан Быков заметно повеселел:
— Молодцы, ребята! Встречают! — командир не смыкал глаз всю ночь, и близость своих кораблей вселяла надежду на скорый успешный приход на базу. Эсминцы временно затихли, а затем их размытые и прилизанные силуэты по правому борту заметили сигнальщики.
— Три корабля, курс зюйд–ост, дистанция 25 кабельтовых! — прокричали с крыла мостика. Быков успокоился окончательно — дозорные корабли пришли в точку рандеву (место встречи), а встречать любые неприятности всегда лучше вместе. Да и обошлось вроде все: до Севастополя рукой подать — 20 миль. Еще немного, и откроется херсонесский маяк.
— Неясный силуэт, курс ост, дистанция… — сигнальщик не успел доложить, как со стороны Севастополя донесся утробный, отчетливый гул. Сомнений не было — огонь велся из артиллерии большого калибра!
Тремя дозорными эсминцами командовал капитан 1–го ранга князь Трубецкой. Именно его корабли были опознаны сигнальщиками «Прута», почти одновременно с вступлением в визуальный контакт с самим минзагом. Эсминцы двинулись навстречу кораблю Быкова, когда из утреннего тумана на них выполз длиннющий, подавляющий своими размерами, серый гигантский корабль. Красавец и баловень судьбы князь Трубецкой мигом влетел в ходовую рубку «Лейтенанта Пущина»:
— Господа, красота необыкновенная! Это «Гебен»! — и затем, почти с мольбой, главному механику: — Николай Андреевич, выжмите из машин все, что можно! Что нельзя — тоже выжимайте!
Командир дивизиона принял единственно верное решение — на мачте флагманского эсминца затрепетал призывный, отчаянный сигнал: «Атака!» Небольшие морские истребители, резко увеличив ход, приготовились дать торпедный залп. Счет шел на секунды! Четвертый дивизион, вздев боевые стяги, ринулся на надвигающегося могучего врага. Другой возможности прикрыть «Прут» у Трубецкого не было!
Немцы были готовы к подобному маневру русских, и с расстояния в 70 кабельтовых (почти 13 км!) «Гебен» открыл огонь из орудий калибра 150 мм Комендоры адмирала Сушона оказались на высоте — четвертый залп пришелся по идущему в атаку «Лейтенанту Пущину»…
«Прут», находившийся в момент начавшегося боя в пределах видимости со скал древнего Херсонеса, продолжал идти к месту схватки, даже не уменьшив ход. Капитан Быков, осунувшийся и почерневший, в 7 часов 15 минут запросил Севастополь по радио о своих дальнейших действиях, заодно обозначив свои координаты.
Город оказался глух и нем! В обстрелянном с моря германским крейсером Севастополе царила паника. Штаб напрочь забыл о «Пруте», как и о включении (активации) минного поля, по которому «гарцевал» незваный гость. Но не забыл о минном заградителе русских германский адмирал Сушон! Отчаянный порыв трех храбрецов оказался бесполезным — через несколько минут после начала атаки «Лейтенант Пущин», иссеченный осколками, медленно погружался, забирая воду носом На флагманском эсминце 7 моряков были убиты, еще 16 — ранены Радио в Севастополь ничего не дало — база ответила гробовым молчанием Князь Трубецкой повел погружающийся корабль домой, просемафорив «Жаркому» и «Живучему»: «Окажите помощь «Пруту»». Но все, что могли сделать два небольших истребителя, это стать свидетелями очередного убийства, «Гебен» опознал русский минзаг в тот самый миг, когда ключ радиста «Прута» настойчиво призывал Севастополь дать какие‑либо инструкции. В 7 часов 18 минут капитан 2–го ранга Быков прильнул к окну ходовой рубки и похолодел:
— Матерь Божья, это «Гебен»! Рулевой, два румба влево, к берегу, к берегу! Быстрее!
Но было уже поздно. Зловещая тень германского корабля неумолимо надвигалась на обреченный минный заградитель. На фок–мачте линейного крейсера ясно читался флажной сигнал: «Предлагаю сдаться».
— Ваше высокоблагородие, радио с Севастополя, — радист был бледен и дрожащей рукой протягивал квитанцию Быкову.
— «Если положение безвыходное, топитесь и уничтожьте секретные шифры», — прочитал вслух капитан. — Опомнились! Вот вам и не разводить панику!
Быков отбросил бумагу в сторону и поспешил на крыло мостика:
— Братцы, шлюпки на воду! Живее, родненькие! Сигнальщики, радист, книги с шифрами за борт!
— Не уйдем, Георгий Александрович? — вопрос лейтенанта Люткевича прозвучал как гром среди ясного неба.
— Как же, не уйдем! Уйдем! Прямиком на грунт! Минами трюмы забиты: любое попадание — заклепок не останется!
Словно поторапливая русских, в 7 часов 35 минут артиллерия «Гебена» дала по «Пруту» первый залп…
— Дальше, дальше отплывайте, — кричал Быков морякам в шлюпках, — а вы, лейтенант, бегом вниз! Открывайте кингстоны!
Первые два залпа легли недолетами, обдав палубу «Прута» каскадами воды и дробью осколков.
— Сохрани и помилуй, Господи! — причитал отец Антоний, мешая суетящимся у шлюпок матросам. Со свистом и протяжным воем в море упали еще три снаряда — это был перелет. Артиллеристы называют подобное «вилкой» — недолет, перелет, а следующий залп…
На борту погибающего русского корабля ждали своего часа 710 мин — почти половина всего флотского арсенала!
Телефон в салоне «Георгия Победоносца», словно колокола громкого боя, разрывался на столе. Казалось, зуммер аппарата звучит громче залпов «Гебена», разрывающего своими орудиями беззащитный русский корабль. Дверь салона нараспашку — пусто!
Запыхавшийся Штильман — эполет сорван, болтается аксельбант — прямиком к телефону:
— Барон Штильман у аппарата! Что у вас?
— Мичман Лавренев, с наблюдательного поста херсонесского маяка. Господин барон, немцы топят «Прут»! Корабль сдается — флаг спущен! Доложите адмиралу!
— Этого не хватало! Там же мины, шифры, карты! Быков — трус и сволочь! — ярость адъютанта не знала границ…
Одним из снарядов третьего залпа была перебита мачта, и изорванный Андреевский флаг как‑то жалко, безнадежно и укоряюще повис над самой палубой, едва заметный даже с ходового мостика.
— Всего хорошего, господа. Храни вас Бог, — капитан пожимал руки офицерам, и вдруг его взгляд упал на перебитый гафель покосившейся мачты:
— Друзья, срам‑то какой! Флаг, флаг, господа! Поднять немедленно!
Когда в «Прут» попала очередная серия снарядов линейного крейсера, моряки едва ли не силой затащили Быкова в последнюю шлюпку. Офицер был ранен, но присутствие духа не терял, стараясь подбадривать матросов.
В 8 часов 40 минут, под многоголосое «ура» плавающих вокруг людей, зарывшись кормой, минный заградитель «Прут» ушел на дно. Вместе с ним отправились на глубину и 710 мин из арсенала Севастополя. Как не добрались до них осколки и пламя — одному Богу известно. Погибли минный офицер лейтенант Рогузский, открывший кингстоны, мичман Смирнов, корабельный священник и 25 нижних чинов. Над волнами стояли пар и дым, местами плавали деревянные обломки, что‑то горело — огонь не отдавал остатки добычи алчному, неразборчивому морю. Моряков разбросало, и лишь немногие, сгрудившись вокруг переполненной шлюпки с капитаном, продолжали плавать у места гибели своего корабля. Им было не стыдно — «Прут» ушел из жизни с развевающимся Андреевским флагом на перебитой, но не упавшей мачте!
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
