— Это чужие слова.
— Может быть. Ты... Сиглайф?
— Сигбьёрн.
— Слушай, я устала и хочу домой. Возьмём мотор?
— А твои друзья.
— Я ими сыта по горло. Знаешь: на раз привет, на два прощай. Ну что, едем?
— Я готов, — отвечаю я, беря пальто.
Мы сидим в такси. Это «мерседес» с широченным задним сиденьем, но почему-то мы втиснулись так, что моё бедро прижато к её бедру. Когда я обнаруживаю это, отодвигаться поздно. Это будет странно выглядеть. Поэтому я сижу и греюсь от её тепла. По пути она — в ответ на мой вопрос — рассказывает о человеке с ожогом. Он работает в нефтяной промышленности, один из моих врагов, говорит она. Но он мне нравится, так странно. Ты видел, его изуродовало при пожаре на платформе. Представь, кипящая нефть прямо в морду. Каково ему теперь найти себе подружку, говорит Сильвия.
Я поддакиваю: «страшное дело». А бедро у неё жаркое. Жаль, ехать недалеко.
Мы вылезаем перед дверями доходного дома, построенными так, чтобы человек не сожалел о расставании с тем, что было, а распахивал дверь как бы навстречу новым приключениям.
— Мне нравится тут, — говорю я, демонстрируя, что язык меня слушается.
— Всем нравится, — гогочет она. — Это всё высокие потолки.
Я пропускаю её вперёд на лестнице. Даже в тяжёлом пальто заметно, как её филейная часть — роскошная филейная часть, должен сказать, — переваливается туда, сюда, обратно. Подол пальто выписывает кривули, которым место в диснеевских мультиках.
Мы доходим до моей квартиры. Я отпираю дверь. Потом потайной замок. Сильвия остановилась и видит это.
— Ты один дома? — спрашивает она.
— Один до среды. Катрине уехала в Хемсдал походить на лыжах. А мне надо работать.
У меня пересохло во рту. Сильвия смотрит на меня с небольшой — по масштабам Сильвии — улыбкой.
— Может, выпьем у меня стаканчик вина? Или чая.
Меня, что называется, не приходится упрашивать дважды.
Есть такие места, такие двери, куда человек входит с благоговением и трепетом. Возьмите хотя бы римский Пантеон или — если речь обо мне — павильон Миса в Барселоне. Шаг мерный, важный, тяжёлый, дыхание ровное и спокойное. Это в чистом виде сакральное переживание. Другого слова не подберёшь. Предназначение здания (собрать под одной крышей сонм позабытых богов, как в Пантеоне, или создать имя немецкому промышленному дизайну и архитектуре, как в случае с павильоном в Барселоне) не суть важно.
Но, выяснил я только что, в такой же трепет повергает вас осквернение святынь. Я испытал это, переступив порог квартиры Сильвии и шествуя вглубь за хозяйкой, которая походя включает лампу за лампой, обнажая новые пласты катастрофы. Я переставляю ноги медленно, тяжело, важно, а дышу ровно и спокойно. Профанация производит на меня неожиданно сильное впечатление.
Во-первых, я не могу поверить, хотя разумом и понимаю, что это точно такая же квартира, как моя собственная, досконально мне известная. Здесь нет ни одного прямого угла, ни единой выверенной плоскости, их замещает безумно новаторская стереометрия, и хотя внедрялась она непланомерно, но результат ошеломляет. Похоже, Сильвия делала квартиру по образу лабиринта в Кносе.
— Спорим, твоя выглядит иначе, — хихикает Сильвия.
Тут и спорить не о чем. Взять хотя бы цвета. Стены покрыты красно-оранжевой краской, нашлёпанной с помощью губки а-ля средиземноморская роспись по мокрой штукатурке. Косяки и двери, для пущей игры контрастов, окрашены в ядрёный кобальт, а подняв глаза, я обнаруживаю патину коричневой грязи поверх позолоты, размазанной по потолку так халтурно, как будто малярная лесенка была недостаточной высоты. Заглянув в комнату, которая мне служит кабинетом, а здесь является одновременно рабочим местом, мастерской и телевизионной, я зажмуриваюсь при виде голубых стен и оранжевых косяков, спасибо, позолоченный потолок связывает квартиру в единое концептуальное пространство. От гостиной нелегко отойти. Это изначально гулкое помещение забито миллионами не имеющих и копеечной ценности предметов сентиментального, надо думать, происхождения; навскидку судя, здесь коэффициент вкуса выражается многозначным отрицательным числом.
— Садись давай, — приглашает Сильвия. —Ты будешь чай или красное вино? Я бы предпочла вино. — Потом хмыкает: — Хотя мне уже хватит.
— И мне вина, пожалуй, — соглашаюсь я.
Я позёрствую. Стакан вина мне жизненно необходим.
Говорят, что тридцать пять процентов столичных квартир занимают одиночки. Квартира Сильвии — одно из самых душераздирающих свидетельств пагубности этой тенденции. Страсть, до чего может довести помещение женщина, давно живущая одна.
Она действительно собирает слоников. Семь их стоит только на подоконнике под синими бархатными занавесками, эффективно пресекающими малейшие попытки дневного света проникнуть в комнату; слоники индийские и африканские, прирученные и дикие, сделанные из фарфора, из искусственной слоновой кости, из стекла, вырезанные из дерева красного, эбенового и янтаря, отлитый из меди плюс бронзовый с зелёным налётом, кобальтовый и один пластмассовый — это я перечислял, так сказать, объёмных. Кроме них есть нарисованные, напечатанные, вытравленные, вышитые и выпиленные, развешанные по стенам в рамках, роднит которые только полнейшая разностильность. Похоже, я напал на слоновью братскую могилу.
Оказывается, слонами разрисовывают вазы. И делают, скорее всего в Индии, столы, опорой которым служит вырезанный из красного дерева слонёнок около шестидесяти сантиметров в холке. В комнате два таких, разных, но каждый украшает маленькая медная лампа с шёлковым розовым абажуром с бахромой.
Я не большой дока в зоологии, но всё же помню, что слоны обитают в саванне. Здесь их переселили в джунгли. Потому что, кроме слонов, в глаза бросается обилие огромных зелёных тропических растений с мясистыми листьями, в одной этой комнате их не меньше дюжины. Источаемая ими липкая влажность окутывает комнату, и вдруг, когда все фибры моего существа поглощены этой влажностью (Сильвия умелый цветовод, это заметно), я слышу настоящий крик из джунглей! Сначала я грешу на галлюцинации, но потом за толщей листьев обнаруживается изящная кованая антикварная вещица, обитатель которой, зелёный попугайчик, заметив оживление в комнате, вопит, привлекая к себе внимание.
Я всё ещё не успеваю собраться с мужеством опуститься в одно из обрамляющих неотёсанный деревенский столик глубоких старых кресел, обитых посёкшимся плюшем, когда появляется Сильвия с двумя бокалами, бутылкой вина и штопором. По чести сказать, у кресел такой вид, будто рискуешь вляпаться и в плесень, и в клопов.
— Извольте, мужчина... — говорит она, протягивая мне штопор, фактически первую нормальную практичную вещь, увиденную мной здесь, такую, как бывает у официантов, — наверняка прихватила из ресторана. Вино оказывается вальполичеллой.
