1
Сосульки на крышах вызванивают звонкими капелями весну 1572 года.
Зима отстояла лютая, но весеннее солнце проворно управлялось со всем, что натворили метели и бураны.
Снега стаивали. Вешняя вода копилась в омутах, оврагах и ямах, чтобы вылиться в реку. Леса стояли нахохленными, готовые вот-вот стряхнуть с себя зимнюю понурость...
* * *
Светало при сильном ветре. В Нижнем чусовском городке на вышку надвратной башни поднялся старшина ночного караула. Подоспело время голосом проверить бодрость настенных сторожей. Нравилось ему на рассвете зычно выговаривать оклик и слушать, как в переливах эха повторяются ответные голоса.
Старшина видит городок в сумеречной изморози, сквозь путаные тенета голых сучьев, опушенных куржой. Приметил в избе воеводы Голованова свет в окошках. Отчего это не спится старому в такой час?
Тишина! На рассвете у всего живого сон на особицу крепок. Даже собака не тявкнет.
Старшина совсем было собрался полным голосом подать часовым оклик, как услышал далекий гул. Эхо услужливо повторило его, старшине показалось, что слышится гул со всех сторон. Снял шапку. Подождал. Наконец перестал сомневаться: пробудилась!
В дальнем гуле распознал старшина голос Чусовой, сокрушающей ледяную кольчугу. Слышит он его не первую весну, но всякий раз подает река его по-разному. Нынче, судя по отдаленности звука, освобождается она от ледяного плена где-то возле утесов бойца-камня, который в народе зовут Разбойным.
Старшина всматривался в предутренний сумрак. Он знал, что на реке уже нет высоких сугробов, сверкавших белизной. Сейчас даже в рассветной мгле виден на льду мусор, черные полосы санных дорог, пешеходные тропки к варницам, слободкам, выселкам и вогульским стойбищам. Под стенами городка который день полыньи – вода отсосала лед от береговых каменистых утесов. В полыньях зашевелилась жизнь реки, и не замерзают они от прихвата морозными утренниками.
«Дай-то бог, чтобы не шибко водой ярилась! А может и гульнуть: снега были тароватые!»
Набатный колокол весь в бархате инея.
«Или подождать еще малость? Будто пока негромко гудит, только ветерок-то с припадами: то кинется с неба на землю, то от нее в небеса вихрит. Пожалуй, приспело время для сполоха, иначе позор всему караулу, что весть в аккурат не подал».
Старшина снял рукавицу, взялся за холодную веревку, свитую из мочала. Колокол выронил в тишину густой, распевный звон. Голос звучал призывно, еще без тревожности, но поднял на ноги весь городок. Горожане заторопились к воротам и на берег.
Люди знали сердитый норов Чусовой. Каждую весну чинила она те или иные беды, зорила немудрый людской достаток, но не могла истребить в сердцах человеческих любви к буйной своей красе.
На розовом горизонте – наплески утреннего света. Чаще и громче трещит лед, из проломов и трещин рвется бурлящая вода. Лед коробится, оседает под воду, дробится с хрустом, будто ломаются толстые доски. Льдины выныривают, ворочаются, как тюлени, наползают на береговые скалы, вспенивают воду. Быстро прибывает река. Стремительнее идут по ней льдины, и вот уже в луговой пойме исчезла под водой полоска прибрежных кустарников. Ледяные глыбы срезают молодую еловую поросль, ворочают с корнями сосны и березы.
Смотрят горожане на могучую игру реки Чусовой.
Она уже в первых солнечных лучах. Шорох льдин и плеск воды заглушают негромкие голоса людей, все более тревожные, ибо лед пошел реже, а разлив воды ширился быстро. Старшина крикнул:
