Камешки казались или лиловыми, или белыми, но при ближайшем рассмотрении они все были окрашены по-разному, и размер, и форма отличались многообразием. Все были вроде бы круглые. Но одни — плоские, другие — продолговатые, некоторые — сферические; некоторые были почти прозрачны, другие испещрены в большем или меньшем количестве пятнышками, одни однородны, другие почти черные, попадались красновато-коричневые, а иногда бледно-зеленые или фиолетовые с голубым оттенком. Тео, роясь в них, раскопал маленькое отверстие, на дне которого лежали влажные и сверкающие камешки, скрытые от скучной, нагретой солнцем поверхности. Он поднял один из них, чтобы рассмотреть как следует. Это был плосковатый серый камень с впечатанным в него веероподобным, едва различимым ископаемым. Не было смысла сохранять его для близнецов. У них много было на него похожих. Тео насухо вытер его о брюки, стряхнув песок. А потом очень нежно и деликатно положил Пирсу на позвоночник — около поясницы, установив на одном из позвонков, чей тонкий деликатный очерк был ему видим. Пирс слегка застонал. Тео подобрал другой камешек и положил его на правое плечо Пирса, а затем для равновесия — другой камень на другое плечо. Увлекшись этим занятием, он слегка сдвинул Минго и стал покрывать спину Пирса симметричным рисунком плоских камней. Он очень осторожно выкладывал гальку, сначала вытирая каждый камешек, а потом согревая в ладонях (камни с поверхности не годились — они были слишком разогреты солнцем), прикасаясь кончиками пальцев к нагретой плоти, покрытой песком и слегка шероховатой на ощупь. Эта деятельность достигла своего пика, к которому дядя Тео жадно стремился и приход которого нарочно замедлял, дразня себя, когда он — о, так нежно и медленно — положил по камню на вершины обеих ягодиц Пирса.
Но тут раздался звук шагов по песку, и две тени упали на них. Пирс повернулся, сбросив с себя камни, и сел. Черт побери, думал Тео, черт, черт, черт.
— Разрешите нам взять Минго? — сказал Эдвард. — Он нам нужен в игре в перья.
— Он не пойдет, — сказал Пирс, — у него припадок любви к дяде Тео. — Пирс не стал прикрывать свой срам ради Генриетты, которая привыкла к мужской наготе.
— Он пойдет, если мы его особенно попросим, — сказала Генриетта. — Он такой вежливый пес.
— Иди, Минго, хватит лениться, — сказал Тео, скидывая собаку со своих ног.
— Ну что, видели летающие тарелки в последнее время? — спросил Пирс.
— Да, вчера видели одну. Мы думаем, это та же самая.
— Забавно, правда, — сказал Пирс, — кроме вас двоих никто не видит летающие тарелки!
Близнецы гордились этим своим свойством — видеть летающие тарелки.
Эдвард, поднимавший слегка сопротивляющегося Минго на все четыре лапы, сказал:
— О, как бы я хотел, чтобы дождь пошел!
Генриетта сейчас отозвала брата в сторону и что-то шептала ему. Эдвард отпустил Минго, который сразу же рухнул. После многих перешептываний Эдвард откашлялся и обратился к Пирсу в тоне, который дети называли официальным. «Пирс, у нас тут кое-что есть, что мы хотели бы преподнести тебе».
— Что? — спросил Пирс равнодушно.
Близнецы подошли к нему, и Пирс вяло приподнялся, опираясь на локоть.
— Вот, — сказал Эдвард, — мы бы хотели, чтобы это было у тебя, твое.
— Вместе с нашей любовью, — сказала Генриетта.
Эдвард протянул что-то, и Пирс взял это коричневой рукой, усыпанной песком. Тео, заглянув, увидел, что это была окаменелость, редкая и замечательная, совершенный аммонит. Деликатная, чуть зубчатая спираль ракушки отпечаталась на обеих сторонах камня, Пирс перевернул его в руке, море округлило края и чуть стерло линии ископаемого — именно так, чтобы породить предмет великой красоты. Тео знал, что дарение аммонита означает для близнецов большую жертву, они ценили свои камни и с эстетической, и с научной точки зрения.
— Спасибо, — сказал Пирс, довольно неловко держа камень.
Эдвард отошел назад, как бы для поклона, а затем быстро переключил свое внимание на Минго, снова пытаясь оживить его. Пирс лениво встал на ноги. Близнецы, часто повторяя «хороший мальчик» и «ну, пойдем же», пытались соблазнить Минго следовать за ними, и они уже отправились в путь по лилово-белой равнине, когда вдруг Пирс неожиданно дернулся и выпрямился, как если бы его ударило током. Затем он скрутил свое тело подобно пружине, отвел руку назад, крутанулся на пятках и мощным броском послал аммонит, закрутив его, далеко в море.
Эдвард и Генриетта, увидев, что произошло, замерли как вкопанные. Тео встал. Пирс повернулся спиной к морю. Близнецы продолжали путь, странно петляя, Минго бежал за ними.
— Ты настоящая маленькая свинья, — сказал Тео Пирсу, — что на тебя нашло?
Пирс посмотрел на него через плечо, лицо его было трудно узнать — оно было искажено, как японская маска. Тео подумал: с ним что-то творится, он сейчас заплачет.
— Спокойно, Пирс.
— Я так жутко несчастен.
— Ладно. Но не надо вымещать это на близнецах.
— Наверно. Но какая разница. Я ненавижу всех. Все — черно.
Представляя себе, как он обнимает нагого куроса, Тео опустился на камни и подложил под себя руки. Пирс стоял между ним и водой, дергаясь и содрогаясь своим коричневым телом, как узник в цепях, на фоне сияющей голубизны моря и неба.
— Держи свою черноту внутри себя, — сказал Тео, — не передавай другим.
— Если я буду держать это внутри, я умру, наверно. Был ли ты когда-нибудь безнадежно влюблен, дядя Тео?
— Да. — Бессмысленно даже пытаться описать это, подумал Тео, вжимая ладони в гальку.
Вяло ссутулясь и гримасничая, Пирс подобрал свою одежду и медленно пошел по берегу в направлении, противоположном тому, куда ушли близнецы. Тео хотел, было, позвать его назад. Но потом подумал: о, дай ему уйти, с бесплодной любовью ничего не поделаешь, ее нужно просто перенести, я перенесу. Я перенесу.
Он поднялся, но не пошел за Пирсом. Он пошел туда, где вдалеке сидели близнецы и рядом с ними Минго. Они не играли в перья. Когда он подошел поближе, то увидел, что Генриетта плачет.
Минго встретил Тео так, будто они не виделись год. Тео сел рядом с Генриеттой. «Перестань, малышка, не горюй. Пирс очень несчастен, ты ведь знаешь. А когда люди несчастны, они порой заставляют других страдать чисто автоматически».
— Зачем он это сделал? — крикнул Эдвард возмущенно. — Если он был ему не нужен, так вернул бы нам. Он был такой красивый.
— Это был самый красивый из всех, — хныкала Генриетта. — Эдвард не хотел дарить его, а я его уговорила, только чтобы порадовать Пирса. О, если бы я этого не делала!
— Никогда не жалей о добром поступке, — сказал Тео, — в нем больше смысла, чем ты думаешь. Пирс будет извиняться, и вы должны простить его.
Близнецы, слегка поспорив, согласились, что они простят Пирса. Генриетта еще оплакивала печальную судьбу аммонита на дне моря, но Тео и Эдвард стали вместе утешать ее, представляя, как счастлив он будет среди крабов и рыб, и насколько там лучше, чем в пыльной спальне Пирса.
