И внезапно ей захотелось сказать собравшимся то, что она желала сказать уже давно.
– Послушайте! – звонкий голос Элианы перекрыл шум толпы. – Посмотрите наверх!
Кто-то оглянулся и потянул за собой соседа, тот сделал знак приятелю, и вскоре все, один за другим, стали поворачиваться в сторону лестницы и застывать подобно каменным идолам при виде необычайного зрелища. Прошло несколько мгновений, и наступила такая тишина, что было слышно, как потрескивает пламя свечей, а с уст людей слетает их неровное дыхание.
А Элиана, резким движением срывая маску, воскликнула:
– Вы явились сюда… зачем?! Кто вы, новые люди? Вы смеетесь, и танцуете, и веселитесь, окруженные тенями тех, кто уже никогда не будет ступать по этой земле, кто умер в муках, так и не поняв, в чем провинился: в том, что появился на свет, обладал человеческим сердцем и желал счастья себе и другим? А вы… вы не лучше тех, кто убил нашу веру, погубил нашу жизнь, кто дал нам взамен любви и свободы ненависть и страх! Чего вы хотите – построить призрачный золотой город, пропуском в который будет служить пачка ассигнаций? Но он рухнет, как рухнула Республика, ибо то, что неправедно и бесчеловечно, – безжизненно! Очнитесь, перед вами разрушенный Париж, а не притон, перед вами жизнь, а не непонятный дикий сон, перед вами люди, которые страдают, плачут, умирают, а не бездумные заводные куклы!
С этими словами она залпом выпила бокал шампанского, а потом бросила его на ступени, и он разлетелся на сотни золотистых осколков.
Толпа взревела, к Элиане протянулось множество рук, и она видела глаза мужчин, смотрящие на нее с нескрываемым вожделением, точнее, не столько на нее, сколько на ее стройное, соблазнительное тело, благо наряд одалиски не скрывал ни одной из женственно-прекрасных, плавных и гибких линий.
Щеки Элианы пылали от волнения, но еще сильнее горели глаза, торжествующим мстительным огнем. Молодая женщина начала спускаться в зал, и ее шаги звучали точно удары литавр, а волосы развевались за спиной, словно победное знамя.
По ее коже скользили золотистые тени, по изгибам тела пробегала волнующая дрожь; Элиана казалась удивительно нежной и одновременно пылкой, хрупкой и в то же время несокрушимой. Сама того не замечая, она несла в себе чистый, яркий огонь неумирающей женственности, зовущий к любви и свободе, и даже многие годы спустя присутствовавшие на этом балу мужчины могли поклясться, что никогда и нигде более не встречали столь выразительной женской красоты, соединившей в себе неумолимую тревожную силу истинной, зрелой страсти и романтическую тайну невинной юности.
Спустившись вниз, она внезапно пошатнулась и едва не лишилась чувств. Ее подхватили чьи-то руки, и она услышала голос Максимилиана:
– Потрясающе, Элиана, вы просто великолепны, но нам нужно уехать отсюда как можно скорее!
– Да, – прошептала она, – да, Максимилиан.
Он повел ее к выходу, а следом пробиралась рассерженная, хмурая Шарлотта. Они с трудом сумели покинуть зал, потому что после выступления Элианы началась невиданная по разнузданности оргия, которой позавидовал бы Рим времен Калигулы и Нерона.
И вот Элиана вновь очутилась в гостиничном номере, в своей спальне, и сидела одна, пытаясь осмыслить пережитое и принять какое-нибудь решение.
Всю обратную дорогу она, Шарлотта и Максимилиан молчали. Вероятно, причиной этого была ее выходка, или же присутствие всех троих вместе делало разговор невозможным? Элиане очень хотелось нарушить неожиданно наступившее тягостное безмолвие, каждое мгновение которого словно бы извлекало из глубин давно ушедшего времени что-то тревожное и непонятное. Вот и сейчас молодой женщине казалось, что тени прошлого плывут в атмосфере комнаты, незримые, темные, заслонившие все то, что существует наяву.
«Неправда, – думала Элиана, – будто время необратимо. Память с легкостью поворачивает его вспять, и порою былое становится более реальным, чем настоящее, оно властно и неумолимо правит человеком, его помыслами, сердцем и душой».
Элиана приняла решение, но она все еще боялась себя, страшилась будущего, хотя что-то подсказывало ей: если она хочет получить желаемое сию минуту, более не откладывая и не пытаясь до бесконечности разобраться в своей душе, она должна поступить именно так.
И молодая женщина думала: «А ведь любовь – это не то, что постоянно стремишься удержать, боишься потерять, чем мучаешься денно и нощно. Любовь – возвышенное радостное чувство полноты жизни, наслаждения настоящей минутой».
С этой мыслью Элиана поднялась с места и направилась к Максимилиану.
Он еще не лег и почти сразу открыл дверь.
– Элиана? – удивленно произнес он, вглядываясь в глубину темного коридора. – Вы одни?
– Да, я одна. Мне можно войти? – спросила молодая женщина и прибавила: – Я хочу с вами поговорить.
Максимилиан молча отступил. Вероятно, он был изумлен и, скорее всего, не подозревал, о чем пойдет речь.
Элиана прошла в залитую теплым светом гостиную, он – следом.
Молодая женщина остановилась посреди комнаты.
– Вы дрожите, – заметил Максимилиан, – позвольте, я налью вам вина!
– Спасибо.
Элиана выпила и поставила бокал на стол. Максимилиан увидел, что она улыбается радостной, хотя и немного встревоженной улыбкой, и у него отлегло от сердца.
– Ничего не случилось?
– Нет… – ответила она, и ему почудилось, что ее большие карие глаза заглядывают прямо в его душу. – Просто я пришла поговорить о вашем предложении.
Он немного растерялся, или ей показалось, – она не знала, и потому на мгновение замолчала, не решаясь начать.
Сейчас молодая женщина выглядела еще более беззащитной, чем обычно, и Максимилиан слегка обнял ее за плечи, а потом взял ее руки в свои.
– Я слушаю вас, Элиана.
– Максимилиан… – она хотела казаться храброй, но в горле вдруг пересохло, и слова произносились с трудом: – Я подумала и решила: я не буду вашей женой, я стану вашей подругой и возлюбленной и постараюсь сделать вас счастливым.
Его глаза как-то странно блеснули.
– Почему именно так, Элиана?
Она тряхнула головой – волосы рассыпались по плечам, и Максимилиан, обняв ее чуть крепче, почувствовал, что под тонким кисейным платьем больше ничего нет: Элиана, живая, горячая, прекрасная, вся была в его руках, и он ощутил волнение в крови, такое сильное, что оно затуманивало ему разум.
– Не спрашивайте ни о чем, – прошептала она, – таково мое желание. Я буду с вами столько, сколько вы позволите, а взамен вы дадите мне право жить по-своему, так, как я хочу. Возможно, когда-нибудь вы решите расстаться со мной, что ж, я приму это как веление судьбы и не стану вас упрекать.
В глазах Максимилиана вспыхнули золотистые искры, но лицо выглядело странно озабоченным.
