Внезапно раздался тревожный возглас:
– Отец!
Айтек оглянулся: к ним спешил юноша лет шестнадцати, он был одет, как янычар, его лицо было красивым и тонким; во взгляде темных и вместе с тем ярких глаз затаилось выражение наивности и тревоги.
– Я скоро вернусь, Ильяс, – спокойно произнес Мансур. – Иди назад.
Значит, у янычара есть сын! И должно быть, с десяток наложниц! Он попросту развлекался с Мадиной, он бросил ее в Стамбуле, и она лгала, что он погиб, дабы скрыть свой позор! А теперь попалась в те же сети.
Мужчины пошли прочь от селения. Горизонт был блеклым, вдали виднелись клочья тумана и обведенные серебристой кромкой легкие, как пыль, облака. Лишь однажды Мансур остановил черкеса, взял за одежду, развернул к себе и спросил, глядя ему в глаза:
– Кто ты?
– Айтек.
Мансуру было знакомо это имя – оно давно врезалось в его сердце и пекло, как выжженное раскаленным железом клеймо. Янычар, наконец, увидел своего соперника, который всегда стоял между ним и Мадиной. А еще Мансур понял, на кого в действительности похож Ильяс.
Айтек заставил янычара взбираться наверх, и тот не противился. Склон был крутой и неровный, камни обледенели, кое-где приходилось хвататься за ветки кустарника. Любой неосторожный шаг грозил гибелью. Внизу виднелись острые камни и осколки льда, способные проткнуть тело подобно ножу и изрезать кожу, как стекло.
Мужчины поднимались молча; каждый чувствовал себя неуверенно и неловко. Айтек думал о том, что минувшей ночью этот человек держал Мадину в объятиях, обладал ее телом и наслаждался ее страстью. А Мансур видел перед собой мужчину, которому, как он полагал, принадлежала драгоценнейшая в мире жемчужина – сердце Малины.
Мансур скользил по круче; временами ему казалось, что земля уходит из-под ног, увлекая в бездну. Голова кружилась, перед глазами вспыхивали разноцветные пятна, похожие на звездный хоровод. Его руки онемели от усилий все время держать тело на весу и искать надежную опору.
Временами Айтек оглядывался, и его губы расползались в злорадной усмешке. Это тебе не любовные подвиги, не умение без стыда и трепета убивать и насиловать беспомощных жертв! Покров снега в горах обманчив, он похож на зыбучий песок – может внезапно разверзнуться под ногами и поглотить без следа. Айтеку хотелось показать янычару, какой ценой в этих краях покупается желание иноземцев считать себя хозяевами жизни и брать то, что им не принадлежит!
Когда же они, наконец, остановились, Мансур спросил:
– Что тебе нужно?
Айтек произнес одно-единственное слово:
– Мадина!
Черкес пристально смотрел на соперника сузившимися глазами. В этих глазах была не просто ненависть, а некая смесь подозрительности, ревности, непонимания и настороженности.
– Я предлагаю сразиться за нее. Ты готов?
– Да!
Здесь, на высоте, на краю головокружительного обрыва они находились в неравных условиях, но Мансур не желал отступать. Не то чтобы янычар боялся высоты, просто он не привык к ней, ибо она его сковывала. Усилием воли он заставил страх уйти вглубь, принудил себя сохранять ясность мыслей и держаться спокойно.
Они остановились на небольшой площадке. Айтек вынул шашку, Мансур – ятаган.[36]После этого мужчины принялись кружить, медленно подступая друг к другу. Порывы ветра обдували их тела, пронизывая насквозь и плоть, и душу. Оба понимали: этот поединок должен завершиться не просто поражением или победой – он должен закончиться смертью одного из них.
Мадина несказанно обрадовалась, когда Хайдар, наконец, прибежал домой. Подросток, необычайно взволнованный, сказал, что, по его мнению, в ауле что-то происходит.
– Я встретил дядю Азиза и дядю Шадина, они шли наверх, и у них были ружья. Я спросил, что случилось, но они не ответили и поглядели на меня так, будто я их враг!
Несколько секунд Мадина молчала, погрузившись в раздумье, затем медленно произнесла:
– Сегодня я хотела познакомить тебя с твоим отцом.
Хайдар встрепенулся, его глаза засияли.
– С отцом? Ты говорила, что он погиб!
– Вчера я узнала о том, что ошибалась все эти годы.
– Так он жив?!
– Да. А еще у тебя есть старший брат. Я расскажу тебе позже обо всем, что ты имеешь право знать. А сейчас я пойду в горы. Принеси мне твое ружье, Хайдар.
– Я отправлюсь с тобой!
– Нет.
– Почему?
– Это слишком серьезно.
– Я уже взрослый! – С обидой произнес мальчик и заявил: – Ты можешь говорить что угодно, мама, но я решил пойти – и пойду!
Мадина не стала спорить. Она нежно погладила сына по щеке и кивнула.
– Ладно. Идем!
Они быстро шли вперед; горло Мадины сжималось от предчувствия, не менее ранящего и жестокого, чем сама судьба. Время от времени женщина поглядывала на зажатое между крутыми склонами небо, будто надеялась увидеть там неведомый знак. Кто виноват в том, что ее жизненный путь был непредсказуем, как полет ветра, изломан, точно древние скалы! Бог? О нет! Наверное, в этом повинна только она сама.
Айтек был ослеплен яростью, и постепенно его неистовство передалось Мансуру. Тела обоих мужчин были напряжены, словно тетива наведенного на цель лука, пальцы до боли сжимали оружие. Оба были легко ранены, но не обращали внимания на царапины.
Неожиданно появившийся на площадке Ильяс заметил запятнанный кровью снег и громко вскричал:
– Держись, отец, я с тобой!
Мансур заскрежетал зубами. Этого он ожидал меньше всего, хотя стоило предположить, что юноша тайком последует за ними.
Ильяс оказался не единственным, кто это сделал, – не прошло и нескольких минут, как показались еще двое: Азиз и Шадин, братья Мадины, тоже спешили к ним. Они держали в руках ружья. Мужчины не стали ничего предпринимать и остановились чуть поодаль. Мансур знал, что они явились сюда для того, чтобы ни в коем случае не позволить ему остаться в живых.
– Я сказал, что справлюсь сам! – В ярости бросил Айтек, и Азиз ответил:
– Мы не сделаем ничего, что может повредить тебе или твоей чести.
– Уходи, Ильяс! – В свою очередь крикнул Мансур.
– Нет, – твердо произнес юноша и занял позицию рядом с отцом.
Больше всего Мансура беспокоило то, что Айтек старался оттеснить их к обрыву. Янычар уже понял, как коварны здешние камни: один увлекает за собой другой, они вмиг превращаются во что-то колеблющееся, а затем вместо них под ногами вдруг оказывается пустота.
