крашеному уроду – и попалась. Почему она всегда попадается? Он прав, она на чужой территории. Чужая. Каждый видит, что ей здесь не место. Ее место – дома. Свою территорию она создает сама, когда пальцы быстро бегут по кнопкам, открывая, выстраивая ее собственный мир там, в вирте. Там она решает за всю свою сеть. А здесь, в реале, она может только собачонкой бежать за хозяйскими ногами, и лучше на поводке, чтобы не потеряться за первым же углом. Ну что ж, пусть. Она согласна. Лишь бы найти брата, успеть раньше этого рыжего убийцы.
Почему она решила, что Персик – убийца? А больше ему быть некем. Не страховой же он агент, который гоняется по всему свету за неуловимым клиентом, чтобы всучить ему полис страхования жизни. Скорее, полис страхования смерти.
Пусть Рики будет главным. Она не спорит. Она будет слушаться. Чико нервно потеребила выбившуюся прядь, заправила ее за ухо. Опустив глаза, тихо сказала:
– Извини.
Больше добавить было нечего.
До замка было далековато. Плутать по переплетению узких кривых улочек, потом по парку мимо дворца. Даже на схематичной туристической карте расстояние выглядело приличным.
На их счастье, за первым же углом оказалась стоянка такси. Правда, машина была всего одна – желтый потрепанный «Мерседес». Водительское место пустовало, но почти сразу же из ближайшего бара вышел приземистый мужичок и, не отходя от открытой двери, прокричал что-то.
– Это таксист? Почему он там стоит? Он нас повезет? – зачастила Чико.
Ее спутник покрутил головой.
– Это добровольный помощник таксиста. А сам водила скоро подойдет, ему понадобилось добежать до… Ну, догадайся.
– До сортира?
– Не-а. В двух кварталах отсюда у какой-то сеньоры заглохла тачка, перегородив проезд. Таксист ушел давать советы. Ему уже позвонили, сейчас будет.
– Странные они тут какие-то.
– Чего странного-то? Развлечение какое-никакое.
Перед его глазами на минутку возникла площадь возле церкви в середине маленького мадейранского городка, череда желтых машин, таксисты, подпирающие стену бара в ожидании клиентов. Он услышал негромкую воркотню скучающих мужчин, на мгновение превратился в Гонзу Читателя. «Твоя тетушка опять откуда-то навернулась, Гонзу?» – прошелестел голос кривоногого таксиста Педру. И мысленно он ответил приятелю: «Нет, Педру, никакого Гонзу тут нет. Есть лишь Рики, и ты его не знаешь».
Водитель вывернул из переулка, запыхавшись, подбежал к машине, на ходу извиняясь:
– Сорри, сорри, сеньор.
Был он таким же старым и потрепанным, как авто, пигментные пятна на морщинистых руках вполне гармонировали с потеками ржавчины на крыльях его верного Росинанта.
– Наконец-то, – буркнула Чико и первой полезла в салон такси.
Пока они маячили здесь, на открытом пространстве, ей все время казалось, что Персик того и гляди выскочит к ним, как чертик из коробочки. Страшный рыжий черт.
* * *
Если бы Ларс Ларссон узнал, что какая-то баба считает его крашеным, да еще и обзывает Персиком, будто какого-то паршивого кота, он бы страшно разозлился. И этой идиотке бы не поздоровилось. К своей внешности он относится не то чтобы трепетно – это слово не из лексикона Ларса, – но вдумчиво и уважительно. Оттенок красного золота – вот его масть. Аккуратная стрижка, добротная, но неброская одежда. Человек вроде бы заурядный, но вызывающий симпатию – таким он видит себя в зеркалах. А зеркала здорово помогают. Он знает, что глаза его переполнены льдом, как мохито, и так же прозрачны, а улыбка сродни тонкой прорези скальпелем. Приходится отрабатывать выражения, повторять, вглядываясь в лицо за стеклом, запоминать мимическими мышцами.
Вот дружеская улыбка для Туве, соседа по лестничной площадке, любителя футбола. С ним приходится иной раз посидеть в спортивном баре, поболтать о том о сем или посмотреть игру «Мальме». Туве считает Ларса страховым агентом. Вот теплый взгляд для Кайсы, продавщицы из сувенирной лавки. Иногда после похода в кино или дешевый ресторанчик он ночует в ее маленькой студии в Вазастане. Кайса считает Ларса своим женихом. Для Ларса оба они, а еще консьержка фру Ламмер, хозяин маленького универсамчика за углом Камиль и уличный музыкант Никола, вечно торчащий со своим хангом у алкогольного супермаркета, были лишь атрибутами. Но атрибутами необходимыми. Они были рамкой. Обрамляли портрет Ларса Ларссона. Делали жизнь Ларса Ларссона достоверной. Ту жизнь, которую он показывал им отрепетированными взглядами и жестами.
Настоящая жизнь Ларса была другой. Она называлась Смерть. Ему нравилось убивать. Убивать с близкого расстояния, короче вытянутой руки. Убивать, видя ужас, протест или смирение – у Смерти так много выражений лица. Гораздо больше, чем у него. Ларс завидовал Смерти.
Он мог бы стать маньяком, если бы имел сложившийся образ жертвы, если бы был неуравновешен или сексуально озабочен. Но нет. Он был холоден, расчетлив, терпелив. Он стал наемным убийцей. Идеальным. По крайней мере, он сам так считал.
Он никогда не пользовался огнестрелом. Все эти снайперские винтовки, пистолеты с глушителями – длинные, как конский член – хороши только в кино. Возбуждают зрителя. Сексуально вздрагивают, издают негромкие хлопки или, наоборот, оргазмически трясутся, плюясь огнем и заходясь лающими воплями.
На самом деле Смерть – дело тихое. Интимное. Связывающее в пару двоих, убийцу и жертву. Танец. Танго. Любовь.
Может, и трудно поверить, но Ларс любил тех, кого убивал. Он узнавал привычки и маршруты жертвы, склонности, симпатии и антипатии, страхи и надежды. На какое-то время этот человек становился для него ближе всех. Становился родным – братом, невестой, ребенком. И когда нерасторжимые узы натягивались до звона, Ларс убивал. Как паук, получивший долгожданный сигнал, принесенный паутиной. Его оружием могло стать что угодно: капроновая бельевая веревка, кухонный нож, пластиковый пакет, угнанный автомобиль, фен или водный мотоцикл. Однажды им стал горнолыжный ботинок, надо было лишь чуть-чуть испортить крепление.
Никакого личного почерка. Каждый эпизод – новый. Каждая работа – первая.
И еще он умел отказывать. Если по какой-то причине связи с объектом не возникало, Ларс заказ не брал. А если успевал получить задаток, возвращал его с довеском – десять процентов за обманутые ожидания. Заказчики подход Ларса оценили быстро – работы хватало. А пару лет назад на него вышел «колхоз» и предложил постоянный контракт.
«Колхоз» – словечко Николы. Если тому что-то не нравится, он сразу рожу кривит и, пренебрежительно выпятив губу, цедит: «Колхоз». Ларс спросил, что это. Тот говорит: «Русские придумали. Собирали селян в кучу, заставляли работать, а денег не платили. Типа, кооператив, только вместо денег идея во лбу». Забавное словечко. Вполне подходящее.
Правда, с деньгами у «колхоза» был полный порядок, и нарушать единственное выставленное условие «не брать работу со стороны» Ларсу было незачем. Но присутствовали и минусы: невозможность отказа и, как в последний раз, скорость выполнения. Тут уж не до выстраивания ментальных или эмоциональных связей с объектом, получил адрес – нашел – убрал. И тут же получил второй адрес. А спустя еще неделю третий.
Вот тут Ларс загрустил и даже пожалел, что подписался на постоянку. Объект жил здесь же, в Стокгольме, а у него было золотое правило: не работать там, где живешь. Но отказываться было поздно.
Ларс поднимался по лестнице пятиэтажки в районе стадиона. Объект жил на самом верху, в мансарде – дешевом жилье для свежих эмигрантов или опустившихся пенсионеров. Навстречу вприпрыжку спускался какой-то парень в синем пуховике и надвинутой на глаза бейсболке, в руках черный мусорный пакет. Насвистывал. Улыбнулся из-под козырька: «Привет».
Ларс не ответил, сосредоточился на деле. Веревка, перекинутая через крюк для люстры, или фен, упавший в ванну? Суицид или несчастный случай?
Войдя в квартиру, он сразу понял, что там никого нет, а через четверть часа убедился, что ждать бесполезно. Все было на месте: вещи, белье, зубная щетка. Даже мобильник, простенький кнопочник, валялся на подоконнике. Не нужный ли парень попался ему на лестнице? Выскочил выбросить мусор, купить сигарет, пива или еще чего.
Открытый ноут,
