10 до 12, называешь к кому – и проходишь. Сегодня да, уже точно не пропустят.
Времени было еще много, и я уговорил Наташу ехать в Кремено, на кладбище. С одной стороны, потому что делать особо все равно нечего, а с другой – я планировал на кладбище получить подтверждение своей теории. Я рассказал о ней Наташе, опасаясь, что она посчитает меня психом, однако после долгих размышлений Наташа сказала, что для той сумасшедшей ситуации, в которой мы оказались, это и в самом деле более чем разумно.
Размышлял я следующим образом. Мир вокруг нас был вообще ненастоящий. Он словно искусственно поддерживался в каком-то странном «гомеостатическом» состоянии. Гораздо проще это делать вручную, чем прописать такие законы, что были бы логичны и исполняемы. Мы были словно в какой-то колбе, где проходил эксперимент, искусственно созданная ситуация, в которой от нас требовалось что-то сделать. И мне хотелось верить, что я понимаю, что именно от нас требовалось.
Но точный ответ я мог получить лишь на кладбище в Кремено. Или мне казалось, что я могу его там получить.
Мы заехали на дачу, взяли запасных вещей на случай, если намокнем, когда поплывем через реку, взяли с собой перекусить – я заметил, что еда почти закончилась и завтра придется ехать ее покупать, – и погнали в Кремено. Машиной мы продолжали пользоваться только одной, хотя на писк сигналки двери исправно открывались у обеих. Может, какой иррациональный страх из детства, типа сел не в свой, неправильный трамвай – исчез. Но вот хоть убей, второй «Дастер» казался каким-то странным и пугающим. Я в один момент даже думал увезти его подальше в лес, но это бы только добавило проблем, в случае если его найдут. Да и возвращаться пешком из леса желания не было.
В Кремено мы остановились на том же самом месте, куда в прошлый раз причалили. Я надул лодку и пригласил Наташу. Мы оттолкнулись и поплыли куда-то туда, где, судя по карте, было кладбище.
Я молчал, все время гоняя в голове одну и ту же мысль, а вот Наташе точно хотелось поболтать:
– Ты знаешь, Карпов, а ведь это, наверное, правильно, когда кладбища разбивают вот так, за рекой. И тут дело даже не в том, что это как в детской книжке о греческих мифах. Наверное, это тот самый момент, когда жизнь делится на до и после, и нужно время, чтобы привыкнуть к этому после. Встретить его, прочувствовать, понять, что оно стало совсем-совсем другим и жить как раньше уже не получится, даже если очень-очень хочется.
И вот мы с тобой плывем и, если подумать, мечтаем о том, чего точно с нами не случится. Мы хотим жить как раньше, как это было до того, как мы пересеклись и закрутилась вся эта хрень. Ты хочешь вернуться к своей семье и нормально провести отпуск, я тоже хочу вернуться. Да, ты будешь смеяться, но я реально готова принять свою ситуацию полной задницы, все рассказать, получить фунт презрения от родных и близких и жить как раньше. Как было до всего этого.
А так уже не получится. Никак. Может, и будет хорошо, но явно по-другому. Мы уже пересекаем свою реку и пока еще не понимаем, что там, за рекой, но пятой точкой чувствуем, что, даже если там будет все нормально, «как раньше» уже никогда-никогда не получится. И нет ощущения обиднее, и нет боли сильнее, чем плыть и знать, что именно ждет нас там, на том берегу.
Мы всегда плывем, всегда ждем, всегда надеемся на тот берег. Просто боимся оглянуться и увидеть, что за спиной остались те самые вещи, что создавали нас, радовали нас, заставляли двигаться дальше. Все это осталось позади, в прошлом, и никакого возвращения уже нет. Все, что у нас есть, только надежда, что, двигаясь дальше, мы встретим что-то новое, другое, хоть чуть напоминающее то, что мы оставили позади, на этом берегу.
Я молча греб, а в глазах у меня стояли слезы. Странная история: взрослый серьезный мужик сидит и плачет, просто так, над тем, что никогда не случится и никому не под силу вернуть. Наташа перегнулась со своей скамеечки и погладила меня по щеке. Я хотел ей сказать, насколько я благодарен, что именно она стала моим спутником в этой странной реальности, но не стал. Подумал, что не вовремя, да и поводов впереди будет достаточно.
Наташа отвернулась и сказала, стараясь не смотреть на меня:
– Кстати, спасибо, что вчера спас. Хорошо, что на тебя эти песни не подействовали. Мне было бы очень неприятно уйти с этими жуткими фигурами. Кстати, я же даже с закрытыми глазами понимала, что мы идем в проход и чувствовала, что я на своем месте. Не спрашивай почему и не проси объяснять. Просто вчера я была с такими же, как я, и реально благодарна тебе, что на тебя это не подействовало.
Я повел плечами. Разберемся с психушкой – авось поймем, что это было.
Лодка ткнулась носом в песок и остановилась. Мы уже были на месте, и ничего не оставалось, кроме как идти вперед. Дальше медлить было просто нельзя.
Обычное поселковое кладбище, мало чем отличающееся от других. Памятники и кресты, словно приникшие к крутому оредежскому берегу. Мы постепенно поднимались наверх по склону холма, рассматривая надписи на могилах. Здесь не было места чему-то плохому и злому – только спокойствие. Первой мы заметили могилу Павла Сергеевича Корнеева. Памятник ставить никто не стал, так и остался металлический крест с табличкой и фотографией на эмали.
Обычный дядька лет шестидесяти, грустные глаза и уставший вид. Цветов рядом нет, выгороженная территория заросла бурьяном.
– А где же могила Ирины Корнеевой?
Я показал на холм чуть выше. Там, на самом верху, стоял небольшой памятник. Не привычная для наших мест черная плита, а скорее небольшой обелиск, высокий столб, сужающийся кверху, из светлого камня. На одной из сторон, обращенной к реке, был мастерски выгравирован портрет улыбающейся девушки с развевающимися на ветру волосами. Иришка. Именно такой я ее и запомнил. Мне кажется, что я даже мог вспомнить, с какой именно фотографии художник брал изображение.
И все, больше ничего – ни имени, ни дат. Вроде могила и есть, а вроде и нет ее. Перед памятником даже не было возделанного кусочка, который обычно засевают цветами. Просто трава как впереди, так и позади обелиска. Я внимательно обошел его по кругу и на задней стороне нашел то,
