уборной на дворе. Сестры вернулись в дом красные, влажные и, наконец, притихшие.
Девчонки с завистью глазели на новое Ивкино платье, щупали, цокали языками. Им самим такое было не по карману. Сестры ограничились вымазанными белилами масками с круглыми прорезями для глаз и рта и пестрыми кушаками с кистями.
Ивка, с трудом влезающая теперь в жемчужно-серый наряд, купила полумаску в виде бабочки, расписанную причудливыми узорами. Девушка решила, что полумаска придает ей таинственности. И, может быть даже, кто-нибудь примет ее за знатную барышню: контезу или регину. Ведь не может быть такого, чтобы карнавал обошелся без присутствия высоких особ.
Город весь был украшен цветочными гирляндами и разноцветными фонариками. На тротуарах стояли вазоны с розами, тюльпанами и гладиолусами. На главной площади построили помост для комедиантов, улицы подмели, вдоль домов встали палатки с товарами. Огромные черные собаки обзавелись белыми гофрированными воротниками. Таверны, в ожидании наплыва посетителей, выставили на улицы столы, чтобы каждый желающий мог поесть знаменитого Хохокусcкого жаркого, не упуская ни минуты развлечений.
Девчонки-соседки сообщили Ивке, что ожидается шествие служащих мэрии и учеников школы, танцы и фейерверк.
Шествие началось рано утром. Стоя на краю улицы, Ивка, засунув за щеку леденец, глазела, как мимо нее топали служащие городской мэрии в синих мантиях и в синих же бархатных шапочках. Впереди, в открытой, богато украшенной резными накладками карете, ехали сам мэр и главный судья города и благосклонно кивали по сторонам, махая руками. В карету был запряжен золотой дракон. Чешуя его сверкала и плавилась на солнце. Ивка сначала задохнулась от восхищения и только потом сообразила, что дракон просто выкрашен золотой краской. Шкура его от этого, как видно, сильно свербела, так как дракон периодически останавливался и яростно скреб шею передней лапой.
За служащими вышагивали ученики единственного в городе ликея в холщовых рубашках. Каждый держал в руках свернутый пергамент или книгу. На каждую ушастую головы был надет картуз с гусиным пером.
Далее ехали три повозки. В первой две девушки-комедиантки, разодетые в пух и прах и густо нарумяненные, приседали в реверансах и посылали толпе воздушные поцелуи.
На второй два бородатых разбойника размахивали топорами и делали страшные глаза.
На третьей была прикреплена виселица. В петле качалось вполне натурально выполненное подобие человека, сшитое из мешковины и набитое торчащей в прорехи соломой. Глаза, нос и рот были нарисованы краской. Изо рта свисал длинный язык из красной тряпки.
За телегами отплясывали неизвестный Ивке танец несколько молодых пареньков. Они лихо приседали, высоко подпрыгивали, плели ногами в начищенных сапогах замысловатые кренделя.
Завершали шествие шесть черных собак. Верхом на каждой из них, в искусно сделанных маленьких седлах, сидели мальчики и девочки пяти-шести лет. Дети улыбались, собаки смотрели вперед влажными, грустными глазами и, кажется, тоже улыбались. В усы.
После парада веселье переместилось на главную площадь города Хо-Хо-Куса. Ивка поглазела на товары в палатках и ларьках. Примерила серьги с розовым камнем, серебряное колечко, приценилась к гребню для волос, косынке на шею. Посмотрела выступление комедиантов. Девушка и юноша на помосте, обнявшись, очень душевно пели про любовь. Потом появился отец девушки и заколол юношу кинжалом. А девушка выпила яд и упала бездыханная рядом с любимым. Ивка прослезилась и кинула монетку в подставленную шапку.
Захотелось есть. Ивка купила горячий медовый сытень. Знакомый хромой мальчишка сновал между зеваками с лотком. Увидев Ивку, широко улыбнулся, крикнул: «Красиво смотришься, пузатая».
Теперь на лотке у мальчишки лежали свежие калачи. Ивка взяла два: с маком и в сахарных крошках. У калача в сахарных крошках был подгоревший бок. От этого он казался особенно вкусным.
Девушка и на скрипучей карусели прокатилась. На деревянной лошадке с облупившейся краской. А потом вернулась в дом бабки Почуйки — переодеться к карнавалу.
Сестры-соседки уже были там. Затягивали потуже корсеты, красили сажей ресницы, румянили клюквенным соком губы. Видно, собирались в конце снять маски.
— Я страсть как танцевать люблю! — оживленно говорила одна. — Любого до смерти затанцую. Вот бы выловить в толпе знатного господина, да и сплясать с ним.
— А ты смотри, кто богаче всех одет. Не прогадаешь, — посоветовала Ивка.
— Ну да, богаче всех купцы одеваются. А сами-то несколько лет назад в драных портках бегали.
— А я и с купцом пойду, — заявляла другая сестра. — Он мне потом морожена купит. А может, и подарит чего на память.
— Ага. А потом в кабак потащит. Расплачиваться.
— А тут надо вовремя удрать. А еще лучше потом заставить на себе жениться.
И вообще, в жизни надо уметь рисковать.
— Больно ты умеешь.
— Я учусь.
Ивка надела праздничное платье, натянула новые полусапожки, а чепец надевать не стала. Вместо этого распустила по плечам пшеничные волосы. Если бы Ма Оница такую вольность увидела, враз бы по щекам отхлестала. Но Ма Оницы рядом не было.
Осторожно, боясь помять или испачкать, приложила к лицу маску-бабочку, завязала на затылке тесемки.
Девчонки-сестры обиженно примолкли. Их наряды ни в какое сравнение не шли с Ивкиным.
Ишь вырядилась, тяжелая. У самой пузо, а туда же, — читалось на сестриных вытянутых лицах.
Ивка только победно хмыкнула и выскользнула за дверь.
Было такое впечатление, что весь город высыпал на улицы. Некоторые были в костюмах, большинство просто нарядно одетые, в масках и полумасках. Мимо Ивки пролетела разрумянившаяся девушка в пышной юбке знатной особы, но в старых, разношенных башмаках. На весь костюм у нее явно не хватило денег. Хмурый дядька провел на цепочке мужика в медвежьей шкуре с кольцом в носу. Пробежало несколько мальчишек в полосатых колпаках, с поросячьими носами.
В воздухе стоял терпкий, чуть хмельной дух праздника. Ивка вдохнула его полной грудью.
— Сегодня можно все, — подмигивали с неба звезды.
— Сегодня ни за что не надо платить, — шептали гирлянды цветов на фонарях.
— Сегодня сбудутся все желания, — подталкивали в спину нетерпеливо раскачивающиеся ветви деревьев.
Толпа вынесла Ивку на главную площадь перед ратушей. Палатки и лотки с нее исчезли, а на подмостках, где утром выступали комедианты, отстукивал быстрый ритм барабан, тревожно звенел бубен,
