превратить интимный момент в публичный спектакль, СМИ устроили настоящий хаос — толпы зевак, фотографы, вертолеты, кружащиеся над отелем, — и преподнесли нашу церемонию и праздник после нее (такие драгоценные для нас воспоминания) как эпический провал. Они писали, что это было фиаско — свадьба в аду. И что наш брак обречен.
Что ж, будем считать эту обложку опровержением.
* * *
Вскоре передо мной уже стоит миска овсянки с гигант-скими изюминами и яблочный сок консистенции густого сиропа. Даже не знаю, с чего начать.
— Спасибо, поем немного позже, — говорю я санитарке. На смену сонливости приходит какое-то неприятное предчувствие. Мне некомфортно. Что-то изменилось. Я просто еще не понял, что именно.
Вылавливаю из каши изюм. Завтрак окончен. И тут же в палату входят доктор Галац с ассистентом и Нина. Доктор представляется заново:
— Доброе утро, я Лиза Галац. Возможно, вчера вы меня не запомнили.
Как ни удивительно, но я узнаю в ней хирурга-ортопеда, проводившего операцию.
— Вы показывали мне какой-то снимок. Рентген.
— Совершенно верно. Я переслала его Нине по электронной почте, так что у вас будет файл. Как сувенир.
— Все получила, — сообщает Нина. А потом, обращаясь ко мне: — Это ужас.
Доктор Галац продолжает:
— Я переговорила с доктором Теодором.
— Он в курсе, что произошло?
Нина говорит:
— Я позвонила ему вчера, как только мы приехали в отделение скорой помощи, чтобы он пообщался с врачами.
— Я осмотрела место, где у вас была операция на позвоночнике, — вступает доктор Галац, — и сообщила док-тору Теодору, что не обнаружила никаких признаков травм или повреждений. Швы прекрасно зажили, и мы оба уверены, что проблем нет.
— Иными словами, с позвоночником все в порядке?
— Да, с ним все хорошо, — отвечает доктор Галац. — И кости у вас крепкие, как у 25-летнего. Но удар был сокрушительный. На заживление таких винтовых переломов обычно уходит от четырех до шести недель. Мы скоординируем вашу реабилитацию со специалистами из госпиталя Джона Хопкинса, чтобы учесть все факторы. Сегодня во второй половине дня к вам придет физиотерапевт и объяснит, что надо будет делать. Обязательно соблюдайте все его указания.
Проклятие! Снова реабилитация. Мне скоро потребуется реабилитация от реабилитации.
Она направляется к двери.
— Завтра я еще раз к вам зайду.
— Да, похоже, я буду на месте, — откликаюсь я без особого энтузиазма.
Нина вытаскивает свой телефон.
— Кстати, пока не забыла: я позвонила твоему брату Стиву в Канаду. Попросила его связаться с вашей мамой и сообщить, что ты в порядке. Можешь послать ей СМС, но я не стала бы добавлять туда вот это…
Нина нажимает кнопку и демонстрирует мне снимок, который прислала доктор Галац.
— Боже, и правда ужас, — подтверждаю я.
— Кошмар, да?
Призрачное черно-серое изображение, рука-скелет и кость, покрытая сетью трещин, напоминающей разветвленную молнию. Она рассыпалась бы на тысячу частей, если бы не винты и не пластина, крепящая кость к плечу.
— И ты только посмотри на это!
Она показывает мне другой снимок, еще более живописный. Первое, что мне приходит в голову, мясо. Это вид снаружи, в цвете: моя левая рука, синяя и опухшая, с длинным зубчатым швом, который сейчас закрывают повязки, хирургический пластырь и шина.
Травма руки еще будет иметь для меня последствия. Доктор Галац позднее скажет, что операция сама по себе ослабила меня. У меня могут возникнуть проблемы с равновесием и ходьбой, надо быть готовым осваивать новые навыки, чтобы справляться с новыми задачами. Вся работа начинается сначала.
Я не искал проблем со здоровьем, они сами меня нашли. Так что теперь я борюсь с Паркинсоном, больной спиной и сломанным крылом.
У каждой фотографии своя история
— Мне так жаль! Я должна была остаться! — говорит Скайлер.
За те минуты отчаяния, что я провел, валяясь на кухонном полу, мне стало совершенно ясно, что мое падение тяжелым грузом ляжет на Скайлер, которая славится у нас своей сострадательной натурой, причем не только дома, но и в школе и на работе.
— Только не говори, что, если бы я была там, это все равно бы случилось, — настаивает она.
— Вполне могло бы, — отзываюсь я.
— Нет, потому что, будь я с тобой, ты бы поднялся в другое время.
Не вставая из больничного кресла, я усаживаю Скайлер перед собой на край кровати. Она вот-вот пустится в рассуждения об эффекте бабочки, и чтобы это предотвратить, я утверждаю:
— Тогда случилось бы что-то еще. Я мог оставить включенной духовку или поскользнуться в ванной и разбить голову о раковину. Всякое бывает.
Она откидывается на спину и смотрит в полоток; ее длинные волосы рассыпаются по больничному одеялу.
— Я до сих пор не могу забыть, что ты пережил в Балтиморе, Дру. Это так ужасно. Мне хотелось тебе помочь, но я не могла. Я себя чувствовала такой беспомощной!
Она отрывает голову от матраса.
— Я знаю, что если бы осталась с тобой в воскресенье, то смогла бы что-то сделать.
Слушая Скай, я понимаю, что ту сцену в Балтиморе она рассматривает через призму психологического образования. Она ежедневно работает с людьми, испытывающими эмоциональные проблемы, и потому не совсем верно трактует то, что увидела. Кроме того, я ее отец, и в обоих случаях ее реакция скорее дочерняя, нежели профессиональная. Она хочет меня защитить.
— Нет смысла продолжать, Скайлер. Давай начистоту: я никогда не буду в полной безопасности. И если я что-то испортил, то исключительно по собственной вине. Я понимаю, что ты чувствуешь, но, честное слово, это не имеет никакого отношения к твоему отсутствию или присутствию там.
Мой телефон звякает — пришло сообщение.
— Кертис, Кэролайн и Элли сейчас придут, — говорю я Скай. — Они привезли еду.
Я заглядываю ей в глаза.
— У нас все в порядке?
Она улыбается и поднимает вверх большие пальцы. Пускай в этом жесте и присутствует ирония, но она хотя бы попыталась.
— Я тоже показываю большой палец, — смеюсь я, — просто ты его
