сейчас!
Полторы минуты спустя дверь служебного входа была открыта и пришедшие оказались с глазу на глаз с парой молодых — не старше двадцати пяти — милиционеров в летних белых гимнастёрках.
— Вот вам приказ! — Военный взял из рук Гиршовича бумагу и протянул милиционеру. — Подпись смотрите! Сам Курский[4] приказал, а вы тут муйню разводите!
Изучать оттиск печати, размашистую подпись и особенности шрифта пишущей машинки парни не стали: посмотрели для общего сведения и вернули приказ назад.
— А всё-таки зачем ночью-то? Работники музея утром придут. Они и в праздник работают, потому как граждане после демонстрации не только водкой отмечают, но и в музей культурно отправляются. День отдыха только вчера был[5]. Что сейчас тут делать?
— Ничего. Товарищи Гиршович и Довженко музейским[6] товарищам не помешают. У них распоряжение — произвести киносъёмку военного парада и демонстрации сверху, потом всё это войдёт в кинофильму. Для чего киностудией выделены два съёмочных аппарата иностранного производства. Приобретены за валюту, понимать надо!
— Да вы сами подывытэсь, товарышы! Якщо хочете, мы и вас у кино знимемо — але лыше писля того, як демонстрация закинчыться. — Сделал разрешающий жест в сторону поставленных на пол саквояжей названный Довженкой.
— А там что? — Указал на длинные свёртки второй милиционер.
— Тож штатывы ж! Пидставкы специальни, простише говорячы. Кинокамеры важки, без штатывив тремтитымуть.
— В общем, товарищи, нужна ваша помощь. Товарищам из кино необходимо разместиться возле окна, выходящего в сторону Красной площади. Лучше всего — на самом верхнем этаже или совсем на чердаке. В залы с экспонатами заходить не обязательно, достаточно и лестничных клеток или какой-нибудь подсобки. И чтобы музейские сотрудники не толпились, не мешали работе операторов. Ну, вы за этим присмотрите и сменщикам своим передайте. Всем всё ясно? Выполнять!
* * *
В девять сорок пять утра огороженная для приглашённых гостей праздника была почти полностью заполнена людьми в праздничных костюмах и нарядных платьях. Виднелись и френчи с гимнастёрками — как украшенные петлицами на отворотах воротников, так и «неуставные», в таких предпочитали ходить партийцы и советские хозяйственники.
Войска уже построились парадными «коробками». Слабый ветерок слегка шевелил красные полотнища знамён, поигрывая нитями бахромы и кистей. Сурово грозили небу штыки приставленных по стойке «к ноге!» винтовок. Впрочем, опаснее штыков и прикладов оружия при красноармейцах не должно было быть: ещё со времён двух последних по счёту императоров войска на парады полагалось выводить с незаряженным оружием и без боеприпасов в подсумках. Не то, чтобы императоры, а затем и советские руководители боялись своих же солдат… Но так всё-таки спокойнее. Про опыт смены монархов силами гвардии и выход батальонов на Сенатскую площадь хорошо помнили.
Вот через площадь, слегка сутулясь и держа руки в карманах, прошел Маршал Советского Союза Михаил Тухачевский. Странно было видеть сутулящимся бывшего лейб-гвардейца, выпускника Александровского военного училища, обладателя высшего воинского звания в стране, который шел, держа руки в карманах. Он оказался первым из военных высокого прибывших к Мавзолею Ленина. Он занял место со стороны Спасской башни и продолжал стоять, так и держа руки в карманах. Губы его слегка подрагивали, на лице шевелились мышцы. Несколько минут спустя подошёл маршал Егоров. Они не обменялись с Тухачевским воинским приветствием, что также являлось вопиющим нарушением командирской культуры. Впрочем, оба маршала крепко не ладили ещё с начала двадцатых годов. Не взглянув на заместителя наркома обороны, Егоров занял место за ним, как если бы находился здесь в одиночестве. Еще через некоторое время подошёл Яков Цудикович Гамарник, армейский комиссар первого ранга. Он также не отдал чести ни одному из командиров, но слегка кивнув Тухачевскому, занял место в ряду, как будто бы он никого не видит. Вскоре подошли Ворошилов и Будённый.
Из Спасских ворот Кремля вышла, направляясь к Мавзолею, группа высших руководителей партии и государства. Это были Сталин, Молотов, Ежов, Каганович, Калинин, Микоян, Андрей Андреев, Хрущёв, Маленков. Они шли мимо строя высших военачальников, обмениваясь по очереди с каждым рукопожатиями. Впрочем, было и исключение: принято, что при рукопожатии первым подаёт руку старший по возрасту или положению. Маршал Тухачевский протянул ладонь к Сталину — и генеральный секретарь ВКП(б) её проигнорировал, поздоровавшись с Егоровым.
Затем партийно-государственные руководители, за исключением Ворошилова, поднялись на верхнюю левую, если смотреть со стороны кремлёвской стены, часть трибуны Мавзолея, последовавшие за ними военные разместились уровнем ниже.
Михаил Тухачевский, не отличающийся высоким ростом, почему-то оказался правофланговым, опередив статного красавца Ворошилова. Гамарник, тоже высокий мужчина, встал между ними позади и поэтому зрителю могло показаться, что он — второй в короткой шеренге. По какому-то совпадению Сталин также встал не в центре, а крайним справа.
Длинная стрелка курантов на Спасской башне, качнувшись, сместилась по циферблату к цифре «XII». Из труб военного оркестра первые такты «Интернационала»[7].
— Парад! Смир-рно!
* * *
Кинооператоры и сопровождающий их военный с двумя парами «шпал» в петлицах, отчего-то малиновых, присвоенных стрелковым частям, а не краповых НКВДшных, находились у окна в выстроенной на манер древнерусского терема башенке Исторического музея. Обе кинокамеры, установленные на треножных штативах, были направлены наружу, для чего даже распахнули раму: «чтобы стекло не мешало отблеском». Длинные чехлы от «підставок» лежали вдоль стенки даже несвёрнутыми. Когда оркестр на площади грянул пролетарский гимн, майор быстро наклонившись, откинул пустые чехлы и поднял третий, сохраняющий форму, с чем-то увесистым внутри. Через полминуты в руках его оказался австрийский ишлер-штуцер с прекрасной отделкой и ореховым прикладом явно довоенного[8] производства.
— Прицел!
Гиршович тут же протянул вынутый со дна своего саквояжа формованный из толстой коричневой кожи длинный футляр. Когда, гремя сапогами по брусчатке Красной площади пошли чёткие «коробки» слушателей военных академий, оптический прицел при помощи специально изготовленного кронштейна был присоединён к оружию и майор, опершись локтем на подоконник, принялся ловить в цейссовскую оптику фигуру человека в сером полувоенном френче, стоящего крайним на верхней трибуне Мавзолея…
* * *
Вероятно, выстрелов из окна Исторического музея никто на трибуне не услышал. Услышали болезненный вскрик и увидели, как оседает вниз, скрываясь за парапетом, поражённый двумя восьмимиллиметровыми пулями Иосиф Сталин.
И сразу же, пока люди наверху суетились —
