в Грецию. Всё было хорошо. Хотя голова болела по-прежнему.
– Да, – сказал Морган. – Иногда в Лабиринте ему снятся кошмары.
Перед глазами быстро прояснялось.
– Возьмите, – Александр стоял рядом и протягивал мне таблетку и стакан. Глаза у него были одинаковые, человеческие и сочувственные. Странно, что он приснился мне пугающим. Видимо, мое бессознательное использовало последнее запомнившееся лицо, чтобы компенсировать стресс.
– Что там у тебя? – спросил Морган.
– Просто легкое седативное, – Саша вытащил из кармана упаковку и показал ему. – Практически валерьянка.
– А, – сказал тот, взглянув мельком. – Да, это можно. Пей.
– Что это тут у вас? – с недоумением спросил Рыжий, вернувшийся из хвоста самолета.
Я снова заснул и спал до конца полета, и снилось мне лицо Маши и строчка из полузабытой песни: «Ты нужна мне – дождь пересохшей земле...» Просто лицо и строчка, такой вот был странный сон. А когда я проснулся, головная боль уже прошла без следа.
6.
Ночные Салоники встретили нас полупустыми залами аэропорта, тихим двуязычным лопотанием объявлений, черноволосой и черноглазой таможенницей. На таможне мы впервые застопорились. Никто из нас не выспался, по непонятной причине нас не пропускали, Рыжий вел бесконечные переговоры по телефону и отвергал предложения Моргана помочь. Потом вдруг я увидел у терминала Сашу, который переводил слова Баламута для очень смуглого и очень сурового низенького таможенника с висячими усами. Баламут повернулся к нам и махнул.
– Ну наконец-то, – проворчал Морган.
– А турецкий-то ты откуда знаешь? – спросил Рыжий Сашу, пока мы шли к парковке.
– Здесь ведь многие говорят на турецком, – смущенно объяснил Саша. – Ну, я… научился.
Неожиданно приятный человек в окружении Рыжего. Даже удивительно.
– О, – сказал Баламут. – Эту машину я поведу сам.
К нам царственно подплывал стремительный, как гладкая акула, черный феррари.
Мы летели по ночному шоссе. Дорога, конечно, была не для феррари: она петляла, ухабилась, в темноте мелькали плоские холмы, слабо светящиеся меловыми боками. Рыжий всё равно гнал, как ненормальный, даже по телефону больше не болтал. Мы больше молчали. Путешествие близилось к концу: мы въезжали в пригороды.
К больному нас допустили сразу. В коридоре больницы я сказал Моргану, Баламуту и Саше:
– Останьтесь здесь. Она там одна, напугается еще.
Саша ничего не ответил (только быстро взглядывал на меня с явным любопытством). Морган кивнул, а Баламут нараспев проговорил:
– Митяй откручивает крышку
от емкости без ярлыка.
До краха мира половина
витка.(1)
Уселся на ветхую кушеточку возле двери, почесал шрам на руке и невозмутимо добавил:
– Надеюсь, мы сейчас не увидим, как кто-нибудь бегает по потолку.
– Пойдем, Аптека, – сказала Маша.
_________________________
(1) Автор «порошка» – колик.
Глава 13. Скатертью дорожка
1.
В просторной пустой палате совсем потерялась единственная высокотехнологичная кровать.
– Вот и вы, – просто сказала Татьяна Лепёхина.
С того момента, как я в в-ском парке передал ей записку с адресом, принесенную из Фриланда, для нее явно успела пройти еще одна эпоха.
Она не выглядела удивленной. Она сидела у кровати и переводила взгляд с меня на Машу и обратно. И не то чтобы усталость была во взгляде – а просто что-то, о чем я не имел понятия. Вряд ли она испугалась бы, зайди сюда хоть взвод таких, как Морган. Вряд ли она вообще заметила бы это. Я открыл было рот для приготовленной фразы, да так и закрыл. Даже не поздоровался.
– Ну, а почему бы и нет, – пробормотала Маша как бы в размышлении. – Вы разрешите?
Та не ответила, только смотрела. Иногда я видел в глазах своих адресатов что-то подобное: уверенное, твердое ожидание. Даже требовательное. Но ни разу оно не было таким… насыщенным. Мы подошли к кровати.
Он был небольшого роста, не мускулистый, совсем не похожий на байкера. В хорошие времена друзья наверняка называли его Лепёхой, и он был тогда кругленький и жизнерадостный, улыбчивый и румяный. Сейчас он терялся под больничным покрывалом; лицо было мертвенно-бледным и исхудавшим. Видно, не помогали ему все эти примочки и трубки, и зря мигали огоньки на высокотехнологичных мониторах.
– Он всегда стремился куда-то, – тихо проговорила Маша, глядя на больного. – Да? Убегал. Никогда вы не могли его удержать.
