тоска,
царапающая
изнутри,
как неистребимый зверь.
А может быть, тоска и есть любовь?
Может быть, эта прозрачная ночь, распластавшаяся над безмолвным в своем оцепенении городом, заглатывающая взвивающиеся вверх испарения, впитывающая миазмы сознания, – может быть, эта ночь и есть оборотная сторона любви?
Ты ложишься спать, нежно холодит свежесть простыней, подушка послушно приникает к голове, словно собираясь шептать нечто заветное и залетное,
но:
сон не идет к тебе,
ты – один в этой пустой комнате, ты сжимаешь кулаки и бормочешь в сладостном исступлении молитвы Богу…
…Боже, – шепчешь ты, – Господь наш Всеобъемлющий и Сущий, спаси меня от печали, даруй надежду, дай возможность проснуться и вдохнуть вольный воздух утра.
Ты просишь и умоляешь Бога, ты чувствуешь, как возле сердца ворочается упрямый коробок боли.
Может быть, эта боль и есть любовь?
или:
это всего лишь обычный спазм, невралгия, сосуды, вечный спор систолы с диастолой?..
Сон о любви
Не пойму я: слышится мне что ли?
Евг. Евтушенко
Не пойму я – слышится кристальный чей-то голос? Он терзает грудь: «Милый мой…» – лепечет мне печально, – «Милый мой…» И как же мне уснуть? Это быль? Реальность? Ирреальность? Это миф? Сияние в очах?
Эта страсть похожа на банальность? Или страх давно уже зачах? Только смелость, только пламя жажды, только стон и томный блеск звезды.
Я хочу когда-нибудь, однажды, увести тебя и от беды, и от грусти, и от сожаленья, и от мыслей злых (оставим их!)…
…Научись распознавать знаменья, словно сон о сбывшейся любви…
Цветы запоздалые
Неуемное буйство цветов, как мольба о желанном прощенье, но мольба остается мольбою, невзирая на буйство цветов. Полыхает букета огонь, словно сердце мое полыхает. Что ж, уймись непокорное сердце, разгорайся букета огонь. Что цветы? Красота, аромат, буйство красок, улыбки, цветенье, чьи-то вздохи, тревоги, смятенье, невозможность дороги назад…
Невозможно забыть ни о чем, как цветы эти нежно-живые. Все проходит, любовь остается, а себе можно что-то наврать…
Сиреневый лепет
Сиреневый лепет – вдруг почему-то я, стоя у окна, из которого открывался вид на школу, где мы когда-то с Ирой учились; почему-то мне вдруг показалось, что комнату заполнил сиреневый цвет и сиреневый запах;
Ириша говорила,
и:
с уст ее
слетала
сирень,
и все пространство было заполнено сиренью,
и лепестки ее, кружась,
плавали в воздухе —
и сиреневый аромат
кружил мне голову,
опьяняя от странной близости с этой женщиной,
загадочной,
как сам запах сирени,
как тайна жизни и смерти.
…Я вдруг понял с обезоруживающей ясностью, что мы нужны друг другу, необходимы, как воздух, как вода, как самые элементарные вещи, без которых не может обходиться человек.
Но точно так же я понял, что мы прожили жизнь друг без друга, хотя само слово «любовь» светилось над нашими непокорными лбами, как нимб, как проклятие, как благословенный дар.
– Я люблю тебя, – тихо сказал я, адресуя признание той Ирине из далекого-далекого прошлого.
Когда любишь, не можешь быть равнодушным; когда любишь, уходит спокойствие, и человек живет в другом измерении, у него повышенная температура, он горяч и взрывоопасен.
Этот горячий шепот, как расплавленное золото, стекает по черному желобу ночи.
Как гром, обрушившийся на раскоряченную кровлю,
как слово, упавшее с небес,
как олово бури,
выбивающее лес привычных понятий —
я люблю тебя —
– я —
– люблю —
тебя.
Через тысячи километров, разделяющих нас, заклинаю тебя, услышь эти слова, почувствуй мое горячее дыхание у себя на щеке, на глазах, на губах. Закрой глаза и почувствуй, как встречаются наши губы, и смыкаются наши руки, и соприкасаются наши сердца.
Почувствуй, как вороненая сталь любви разрезает наши тела и как кровь перетекает в кровь,
как ткань переходит в ткань, как плоть вызывает плоть.
Заклинаю тебя… верба цветет… пахнет сирень…
тени ложатся на грунт…
ветер взвивает к небу расплавленное золото песка, тоска раскрывается, как веер, на котором танцуют нелепые письмена…
«Бэ решит бара Элогим эт ха-шамаим вэ эт ха-Арец» —
– Вначале сотворил Господь небо и землю,
и земля была безвидна и пуста
и дух витал над бездною…
«Барух ата адоной элохейну мелех ха Олам» —
– Господь, ты царь Вселенной, сохрани нашу любовь, развей антимиры, сотри в порошок эти вонючие звезды, остриями игл впивающимися в мое сердце, дай силы этой женщине, нежной и страстной, как праматерь Рахель, убереги ее от сглаза дурного, от коварства и зависти…
Верба цветет, листья кружат, пыль взвивается к небу,
золотые песчинки, как пчелы, носятся в одуревшем воздухе,
складываясь в Божественные слова:
«…леха доди ликрат кала» —
иди, возлюбленный мой, навстречу невесте, иди к ней, торопись, возьми ее за руки, отвори ее губы ключом своих губ, коронуй ее венком из жимолости, осыпь ее бриллиантами росы, брось к ее ногам несметные богатства своей души, отрекись от своего высокомерного спокойствия, прокляни прежний образ жизни…
Зачем мне это нужно
Я учился с этой девочкой со второго по десятый класс. Потом мы виделись с ней всего ничего, потом я ушел в армию, учился в вузе, уехал в Питер и последний раз общался с ней году в восемьдесят третьем.
Но странное дело: она на протяжении всей моей жизни присутствовала в моих снах. Не то чтобы она мне снилась каждый день, но вдруг появлялась – и так зримо и мощно, что буквально прожигала сон своим появлением.
В этих снах она менялась с течением времени – внешне, оставаясь неизменной только лишь по характеру и голосу.
Так, я помню сон, когда ко мне подошла какая-то женщина и спросила:
– Ты меня не узнаешь? Это – я…
Я не узнал ее потому, что она состарилась.
И можно представить мое удивление, когда мне в руки попала фотография четырехлетней давности, на которой моя возлюбленная была точь-в-точь похожа на женщину из сна.
Более того, я стал искать ее и нашел поселившейся в городе Старый Оскол.
Ее жизнь, о которой я узнал, странным образом была зеркальным отражением моей: она вышла замуж в 27 лет, и я женился в 27 лет, у нее двое детей, у меня двое детей, да еще и схожих по возрасту.
Да много ли чего?
Но самое странное: я до сих пор не могу себе объяснить, что для меня значит сей «школьный феномен».
Первая любовь?
Нет, скорее привязанность,
