успевает открыться полностью, а Лайс уже протискивается наружу, ухитряясь удержать ящик. Меня Лайс не бросает, на ступеньках подаёт руку, но снова механически. Сам он полностью погружается в себя, и я не представляю, как его растормошить.
Да я вообще не представляю, что можно сказать, чтобы не звучало напрочь фальшиво. Лайс только что своими руками развеял призрак герцогини…
– Спасибо, – всё же нахожу я нужное слово.
– За что? – удивляется Лайс.
– За то, что спас. Убиться об призрака слишком глупая смерть.
Лайс немного оттаивает, прижимает меня к себе и шепчет на выдохе:
– Ты не можешь умереть, Ирэн. Что я без тебя буду делать? Кто ещё научит меня, как голые камни превратить в золото?
Повеяло алхимией?
– Научу, – обещаю я с улыбкой.
Мы не торопясь поднимаемся по лестнице. В доме тихо и заметно похолодало. Пальто больше не защищает и хочется закутаться в меховую шубу, но я согласна и на одеяло. Лишь бы теплее. А вот Лайс то ли вида не подаёт, то ли не чувствует, хотя одет гораздо легче меня.
Холл встречает нас белизной, и я не сразу понимаю, что сквозь открытые всем ветрам окна надуло снежные сугробы. И из одного выпрыгивает счастливый Жутик. Он стремглав взлетает к потолку и с хохотом падает, уходит под снег. Рада за Жутика, но его веселье сейчас не к месту. Лайс вздрагивает, будто ужаленный и торопится покинуть холл.
Мы поднимаемся на второй этаж, но поворачиваем в противоположную от жилой части сторону. Лайс с каждым шагом идёт всё быстрее и быстрее. Я едва поспеваю.
Просторный коридор со следами былой роскоши приводит массивным двустворчатым дверям. Одна створка приоткрыта, и Лайс протискивается внутрь. Видимо, створки давно заклинило, и они уже давно неподвижные. Можно сказать, мёртвые…
Меня передёргивает.
Я протискиваюсь следом и попадаю… Надо полагать, в парадный зал, куда нас приглашала вдовствующая герцогиня?
Из окон льётся дневной свет. Уцелевший витраж разбрасывает по стенам разноцветные пятна. Одно окно разбито, и не полу сугроб по пояс. Следы былой роскоши, пустота и у дальней стены небольшое возвышение.
Центральное кресло именно кресло, до трона не дотягивает, но выглядит всё равно представительно. Два других стоят справа и на шаг позади, они уступают в высоте спинок и ширине подлокотников. Точнее, одно уступает главному креслу, а второе плохо видно, потому что на нём… восседает вдовствующая герцогиня-мать.
Она же…
Как?!
Чего у неё не отнять, так это умения держаться. Великолепная осанка, голова поднята, руки изящно сложены на коленях. На наше появление она не реагирует, и я далеко не сразу понимаю, что в её облике вызывает во мне дрожь. Глаза герцогини открыты, но смотрят в пустоту.
Лайс замер перед возвышением. Эмоции слишком сложные, чтобы прочитать. Не боль. Горечь? Да, пожалуй, именно горечь. Причём смешанная с облегчением, которого Лайс… стыдится. Вот же намотал клубок. Я останавливаюсь за его спиной.
Присмотревшись, я замечаю странное – герцогиня словно искрится. Сияние неявное. Она зачем-то посыпала алмазной пудрой лицо, одежду, волосы? Совершенно не в её стиле. Не могу представить герцогиню в мишуре. Да это же лёд! Её сковала корка чистейшей прозрачности. Потому и взгляд остановившийся, неживой. Она всё-таки мертва.
У меня непроизвольно вырывается вздох облегчения. Только вот я не стестняюсь.
– Прими, Вечный океан, душу, – Лайс склоняет голову.
– Ей было тяжело.
Думаю, по-своему пожилая женщина сломалась. Одна в холодном каменном мешке, в безденежье, потерявшая всё и держащаяся лишь за титул, которого её тоже вот-вот лишат. Прими, Вечный океан, душу.
Здесь верят, что мир мёртвых не под землёй, не на небе, а на дне океана, куда души уносит Западное течение, оно же Последнее течение. Легенды рассказывают, что где-то там глубина скрывает окружённый водорослевым лесом город.
– Мне жаль, что она не узнает, что род герцогов… будет, – делится Лайс.
– Разве не жестоко? – хмыкаю я.
– Ирэн?
– Вдовствующая герцогиня верила, что убивает во имя достойной финальной точки в летописи рода. Каково бы ей было осознать, что она жестоко ошиблась? Что она не честь сохраняла, а своими руками уничтожала род?
– Прими, Вечный океан, душу, – повторяет Лайс. Ему стало легче.
Он поднимается на возвышение и подхватывает тело герцогини на руки. Лёд трескается и осыпается. Лайс закрывает бабушке глаза, поудобнее перехватывает обмякшее тело. Я запоздало отмечаю, что герцогиня перед уходом успела сменить наряд. Сейчас её платье траурно-торжественное, а в волосах закреплена сетка чёрной вуали. Дождавшись одобрительного кивка, я опускаю сетку на лицо покойной. Даже сейчас её губы плотно сомкнуты, лицо застыло восковой маской, сама смерть не смогла стереть выражение надменности.
Не знаю, куда Лайс хочет перенести вдовствующую герцогиню. В сторону жилой части он не поворачивает, и я давлю вздох сожаления – мне холодно, но оставить сейчас Лайса ради тёплой тряпки я не готова.
Мы спускаемся, выходим на улицу. Лайс шагает в противоположную от города сторону, куда-то на задворки герцогского дома. Впереди каменная пустошь, припорошенная снегом. Температура плюсовая, и снег уже начал раскисать, под подошвой хлюпает вода. Не совсем понимаю, куда мы идём, но…
Впереди нет ничего, не считая изломов скальных выступов. Ещё дальше горы, но до них по-настоящему далеко, мы не дойдём.
Лайс шагает, не обращая на меня внимания. Мне кажется, он забыл, что я иду следом? Хотя я иду налегке, и всё равно отстаю. Вымощенная плитами тропа ныряет в каменный лабиринт и выводит нас к череде мегалитов.
Сперва я принимаю грубые, сложенные из глыб постройки за древности тысячелетней давности, но, присмотревшись, понимаю, что передо мной новодел – несмотря на бросающуюся в глаза примитивность, в архитектуре слишком много знакомых деталей.
Лайс пропускает ближайшее строение, а я отмечаю, что для ещё одного “домика” уже расчищена площадка, но стройка то ли была отложена, то ли не начиналась.
Думаю, не ошибусь, если предположу, что вижу вереницу склепов.
Вероятно, в крайнем склепе похоронен отец Лайса. Во втором – дед. А площадка… задел для Лайса? Я знаю, что древнеегипетские фараоны при жизни строили себе роскошные усыпальницы, но столкнуться воочию…
Лайс с заминкой опускает покойную на землю, прислоняет спиной к стенке склепа. Вдовствующая герцогиня не лежит, а сидит, но голова теперь упала, безвольно повисла. После того, как корка льда растрескалась и осыпалась, тело больше ничто не держит. Лайс сдвигает плиту и первым входит в склеп.
Я останавливаюсь на пороге, осторожно заглядываю внутрь. Свет попадает в склеп только через проём, и из-за этого сумрачно, а серые неотшлифованные стены только добавляют мрачности. Атмосфера гнетущая, каменные
