веник даст, попаришься — силушки прибавит, хворого исцелит. А ежели кто из девок на ночь останется, так может и погадать, гребень в баню отнести да поутру поглядеть, какие волоса на нём. Ежели русые, то жених будет добрый, хороший.
Василий пригладил кудри и спросил:
— А волосы-то откуда возьмутся?
— А грабов вычёсывать будем, — хитро сказала Марьяша. — У них все спины в волосьях.
— Хм, — сказал Василий. — Хм… Хорошо, но мало.
— Гребни деревянные сами делать станем, тут же и продавать. А ещё у Мрака мокруха…
— Это что за болезнь?
— Ох, Вася, дослушал бы! Мокруха шерсть прядёт, Сияной её зовут. Мрак ночами бродит, воду проливает, а она всё ждёт его у окна с прялкой, им подаренной. Хороша работница, за ночь столько работы сделает, что и десятеро против неё не управятся. Ежели хозяюшки шерсть принесут да её о помощи попросят, Сияна не откажет, и плату невеликую возьмёт.
— А вот это не надо, — сказал Василий. — Я имею в виду, недооценивать себя не надо. Ну, скидку сделаем, чтобы привлечь клиентов, но себе в убыток работать не станем. А что, идея неплохая…
Они дошли до родничка и сели на камень под ивой. Зелёные ветви спускались шатром, негромко журчала вода. В канаве лениво квакали две лягушки.
Беседку и лавки ещё не поставили, но старый полевик со своими детьми расстарался, и берег порос цветами. Качались сиреневые щётки мышиного горошка, белели шарики клевера, желтела сурепка. Днём тут вились бы пчёлы, а сейчас только звенели комары.
— И кикиморы наши, Неждана и Незвана, тоже любят вышивать да прясть, — продолжила Марьяша, расправив юбку. — Токмо ежели на работу Сияны любо-дорого глядеть, у кикимор выходит неладно — всё изорвут, запутают…
— Окей, — непонимающе сказал Василий, хмурясь, и почесал лоб. — А что нам тогда за польза? Если они возьмут заказ и испортят, нам спасибо не скажут.
— А вот что за польза, — объяснила Марьяша. — Поставим прялки под навесом, шитьё разложим. Ежели какая девица или мужняя жена захочет показать, какова она хозяюшка, то с кикиморой за работу и сядет. Супротив того, что Неждана да Незвана творят, её работа царским шитьём покажется. А кикиморам токмо в радость потрудиться, они это любят.
Василий подумал ещё и понял, что ему нравится.
— Умная ты, Марьяша, — похвалил он. — Прямо как эта, Марья-красавица из сказок, мне когда-то бабушка читала. Она тоже всякие сложные задачи решала на раз-два.
Марьяша, улыбнувшись, опустила голову ему на плечо. Василий неловко обнял её и продолжил:
— Да, надо же, я с ними пробовал говорить, но так мы ни до чего и не договорились, а ты молодец, нашла выход. Даже банника уломала, а я думал, с ним в принципе нельзя нормально общаться, какой-то он конфликтный… А веники он сам будет делать?
— Ежели спрос на них будет большой, так мы поможем… Тебе, Вася, вправду хочется потолковать об вениках?
Он посмотрел в её глаза, в которых теперь, в наступающей темноте, тлел зелёный огонь, и сознался:
— Да вообще-то нет.
И рассказал ей почти обо всём, что его беспокоило. О том, что они ссыльные, и ссылка эта какая-то подозрительная, если подумать. И как бы не вышло беды. И тень эта предупреждала… И как ему быть, если всё кончится не хорошо и весело, а очень-очень плохо?
Марьяша кивала, крепко держа его ладонь своей маленькой сильной рукой.
— Верно говоришь, — сказала она. — Здесь что-то неладно, токмо верю я, затея твоя к добру. Наши-то допрежь и счастливы не были, а теперь, гляди-ка, всем дело сыскалось, и о ссорах позабыли. Ведь и я боялась того же, что и ты, а после подумала: ежели зло какое к нам сунется, может, всем миром мы его и поборем!
Василий согласился, хотя не особенно верил.
— А ещё, Вася, ежели ничего не выйдет, — добавила Марьяша сурово, и глаза её вспыхнули, — ежели Казимир нас смерти лютой предаст, и то будет лучше, чем до старости ждать да бояться, не придёт ли он по наши души, да жить вот так, будто не живём, а доживаем.
— Ладно, — сказал он. — Ну, это, спасибо, что выслушала. Мне вроде даже полегче стало. Ну, пока ты про лютую смерть не сказала.
И он проводил её домой, потому что донимали комары и темнело, скоро нужно было запирать ворота, а потом, ворочаясь ночью без сна, вспоминал, как она на него смотрела, и как придвигалась ближе, и как сказала, что не хочет говорить о вениках.
— Блин, — бормотал он с досадой. — Вот же дурак, а! Ну что за тупой осёл…
Он всегда плохо понимал намёки.
Глава 14. Василий делает неприятное открытие
На следующее утро ноги сами понесли Василия к дому старосты. Он даже утреннюю зарядку пропустил. Волк, само собой, увязался за ним, потому что у Марьяши его всегда ждала миска, а в миске обязательно что-то появлялось, если намекнуть. По части намёков Волк был хорош.
Перловка в эту рань была тихой-тихой. Небо, непривычно серое, нависло над самыми крышами, и ни ветерка, ни жужжания пчёл, даже шешки попрятались. Тихомир стоял посреди дороги и на что-то смотрел из-под руки.
— Вишь, — кивнул он Василию, заметив его. — Гамаюн летит, к непогоде.
В просвете домов было видно, что далеко-далеко, над лугами по ту сторону границы, и правда что-то движется.
— К непогоде — это потому, что низко летит? — попробовал угадать Василий.
— Это оттого, что с востоку летит, разумник!
— А, я так и подумал. А я, это…
Марьяша вышла из-за дома с ведром — видно, кур кормила. Улыбнулась, опустила глаза, и Василий почувствовал, что помимо воли улыбается тоже, а поскольку не подготовился к этой улыбке, она вышла совершенно дурацкая.
Он постарался принять серьёзный вид, но не был уверен, получилось ли.
— Я тут это, к дядьке Молчану шёл. Не хочешь тоже? — предложил он. — Нам, может, совет пригодится, а ты всегда даёшь хорошие советы.
Марьяша согласилась.
— Токмо шитьё прихвачу, — сказала она. — Не сидеть же без дела.
Она ушла, и Волк скользнул за ней следом.
Похоже, она никак не могла найти своё шитьё, или что там возникли за проблемы — как вошла в избу, так и пропала. Василий уже успел обсудить с Тихомиром, и как продвигается строительство гостиного дома, и что неплохо бы позвать полевика, чтобы украсил дворы цветами…
Тут над головой так загремело, что аж уши заложило. Испуганные куры раскудахтались, раскричались.
— Марьяша! — позвал Тихомир, заглядывая в дом. — Вот бесова девка! Её ждут, а она
