шайки и на сухопутных путях, проходивших вдалеке от полицейского надзора. Так, на Московском тракте, пролегавшем среди лесов Вятской губернии, воровские отряды грабили следовавшие на Макарьевскую ярмарку повозки, отнимали товар, деньги и лошадей. Нередко грабительские вылазки оканчивались убийствами. О масштабе нападений свидетельствовал статистик П. И. Наумов: «В начале XIX столетия вооруженные нападения с убийствами и грабежами так участились, что исправники о простых кражах, напр[имер], о кражах лошадей, о воровстве, считали излишним даже доносить в губернию. Потребовалась посылка войска». Привлечение воинских команд было оправданно: разбойники были хорошо вооружены огнестрельным оружием, саблями, кинжалами. При таком оснащении с ними могли совладать только регулярные войска.
Купеческие товары, которые удалось сохранить от разграбления и добраться с ними до места проведения ярмарки, подстерегала другая опасность. Во время ярмарочных дней активно промышляли карманники и другие профессиональные воры. Они приезжали на ярмарку с разных городов «на гастроли», чтобы обогатиться и обеспечить себя на долгое время вперед. Затерявшись в толпе, они тянули из карманов посетителей деньги, платки, украшения и другие ценные вещи. Особенно прибыльным делом были воровские походы в торговые бани. Пока купцы и другие участники ярмарки парились в бане, воры обчищали их одежду. Найденные деньги и ценности они присваивали себе, а одежду выбрасывали, чтобы по ней нельзя было их раскрыть.
В 1817 году ввиду большого пожара и ухудшения условий торговли ярмарка переместилась от стен монастыря в Нижний Новгород. Смена местоположения не решила проблему преступности. Разбойники и воры все так же стремились в наполненные торговцами и товарами ярмарочные ряды. Возросшие масштабы торговли в условиях большого города еще более усугубили криминальную ситуацию. Близ Нижегородской ярмарки появились преступные районы с крайне слабым полицейским контролем. В них располагались притоны, трактиры и другие заведения для укрытия воров и разбойников, сбора шаек и сбыта краденого.
На протяжении XIX века товарооборот ярмарки ежегодно увеличивался. Этому способствовало строительство железных дорог, по которым стало легче доставлять товары. В ярмарочные дни Нижний Новгород принимал до 200 тысяч человек, что в несколько раз превышало население самого города. С ростом торговли криминальная ситуация только ухудшалась. Известный журналист и бытописатель уголовного мира В. А. Гиляровский в своей книге «Друзья и встречи» оставил свои впечатления от Нижегородской ярмарки образца 1874 года и расположенного неподалеку преступного района Самокаты:
«Официально это место называлось Самокатская площадь и было предназначено для народных гуляний, но редко трезвый решался сунуться в это волчье логово, всегда буйное, пьяное. Зато вся уголовщина, сбегавшаяся отовсюду на ярмарку, чувствовала себя здесь как дома. Попадали туда (на Самокаты не шли, не ездили, туда именно попадали) и рабочие-водники со всех соседних пристаней и складов на берегу Волги, где был для них и ночлежный дом. Туда безбоязненно входил всякий, потому что полицейского надзора не существовало во всем этом обширном районе водников, как и на всем Самокатном полуострове».
Без внимания Гиляровского не остались и детали обыденной жизни преступников. По его словам, особенной страстью воров и разбойников было посещение игорных домов — «мельниц»: «“Мельницы” были главным притоном всякой уголовщины, всевозможных воров и разбойников, до беглых каторжников включительно. Только здесь все они чувствовали себя свободными и равноправными, но всегда оказывались жертвами шулеров. Без “мельниц” они были бы как рыбы без воды и воровали как будто для того, чтобы проигрывать. Вор, украв, продавал краденое и, не успев поесть, спешил на “мельницу”. Здесь ему было свободно. Обходов в те времена не было, а старый, чуть не единственный местный сыщик Лудра не был опасен. Разбойники его не стеснялись, — свой человек».
Нижегородская ярмарка и особое воровское окружение существовали вплоть до ее закрытия с приходом советской власти. Ярмарка возродилась на короткий период нэпа в 1920-х гг., но со свертыванием рыночных отношений в 1930 году окончательно прекратила свое существование. Вопрос разгула ярмарочной преступности решился сам собой.
Хитровские нищие и уголовники
Ярмарочный район Нижнего Новгорода имел своего «собрата» в Москве — Хитровскую площадь (по-простому Хитровка). Она появилась в 1824 году усилиями генерала-майора Н. З. Хитрово — военного деятеля, историка и зятя М. И. Кутузова. Хитрово на свои средства обустроил эту территорию после большого московского пожара 1812 года и передал ее городу. Площадь получила название по имени своего создателя. На ней располагались торговые ряды с жилыми подворьями.
После отмены крепостного права в города хлынули толпы крестьян в поисках работы и лучшей доли. В Москве они собирались на Хитровской площади, где располагалась биржа труда. Туда приходили заказчики в поисках плотников, печников, каменщиков, маляров и других рабочих людей. Для проживания пришедших на заработки крестьян в близлежащих переулках открывались доходные дома и простые ночлежки. На площади множились трактиры, харчевни, притоны и игорные дома. Из-за большого притока бедноты в районе ухудшились санитарные условия, Хитровка стала рассадником грязи и болезней. Высокая концентрация нуждающихся людей также осложняла криминогенную обстановку. Не нашедшие работу крестьяне скатывались в крайнюю нищету и пополняли ряды воров и грабителей.
На Хитровке находили пристанище профессиональные нищие. Они скитались по церквям, трактирам и торговым рядам в поисках милости и прося подаяние. Помимо бродяг и попрошаек, хитровские окрестности наполнялись воровским людом. Одни грабили торговые лавки, обирали в вечернее время прохожих, лазили через форточки по домам, зачищали карманы и сумки посетителей рынков. Другие скупали награбленное и укрывали преступников. Хитровка, больше похожая на город в городе, жила своей отдельной жизнью, обеспечивая своих обитателей работой, деньгами и увеселениями.
Образ нищей, воровской Хитровки нашел отражение в воспоминаниях современников. Поэтесса и писательница Т. Л. Щепкина-Куперник так охарактеризовала этот район: «Хитров рынок — больная и грязная язва Москвы, скопище голодного пьянства, жалкого порока, поножовщины, тифа и отравы, — место, пожалуй, страшнее и опаснее “чертовых Куличек” времен царя Алексея Михайловича». Театральные режиссеры К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко вместе с художником В. А. Симовым в 1902 году побывали на Хитровке в поисках типажей для постановки пьесы М. Горького «На дне».
Этот район не мог оставить без внимания журналист и исследователь Москвы В. М. Гиляровский. В книге «Москва и москвичи» он описал места, в которых находили прибежище уголовники разных мастей: «Дома, где помещались ночлежки, назывались по фамилии владельцев: Бунина, Румянцева, Степанова (потом Ярошенко) и Ромейко (потом Кулакова). В доме Румянцева были два трактира — “Пересыльный” и ”Сибирь”, а в доме Ярошенко — ”Каторга”. Названия, конечно, негласные, но у хитрованцев они были приняты. В ”Пересыльном” собирались бездомники, нищие и барышники, в “Сибири” — степенью выше — воры, карманники и крупные скупщики краденого, а выше всех была “Каторга” — притон буйного и пьяного разврата, биржа воров и беглых. “Обратник”, вернувшийся из Сибири или тюрьмы,
