дыхание. Она уснула. В это мгновение мне и самому захотелось ее поцеловать. Притянуть к себе, нырнуть рукой в эти пламенеющие кудри, впиться в губы — по-настоящему, как взрослый мужчина, — будто мой поцелуй, лучший из всех, о которых я грезил еще с ночевок на платформе, мог что-то исправить. Но потом Рыжик свернулась на сиденье, точно мертвый жучок, а ее рыжие кудри упали мне на колено. Я застыл будто изваяние, слушая, как она дышит. Ничего не услышал. Решил поднести палец к ее носу, чтобы почувствовать тепло. Это тоже не вышло, и тогда я запаниковал. Убрал густые пряди, коснулся шеи, нащупывая пульс. И опять ничего. Сердце не билось… а потом застучало. И снова замерло. Каждый раз, когда оно пропускало удар, я и сам переставал дышать, пока не слышал заветного стука. Еще, и еще, и еще раз. Я застыл без движения на целую вечность. И наверное, в какой-то момент усталость взяла верх, и я забылся. Потому что вместо тревожного дыхания Рыжика я услышал матушкин голос:
«Малыш, с кем это ты разговариваешь?»
…и вот я уже бегу по папиной ферме среди бела дня, а потом вдруг оказываюсь на кукурузном поле.
… вижу над высокими стеблями жирафьи головы.
… слышу рев воды.
…слышу выстрел из ружья — моего ружья! — он эхом проносится по округе, а потом превращается в детский смех.
Вздрагиваю и просыпаюсь. В окно на меня глядят Седьмой Сын и Хани-Би. Рассвело. Рыжика на соседнем сиденье уже нет.
С тяжело колотящимся сердцем я выскочил на улицу. Седьмой Сын, многозначительно покосившись на домик Рыжика, улыбнулся, и мне стало не по себе. Я прошел мимо него и девчушки, открыл дверцы и стал возиться с жирафами. Они едва слышно притоптывали, будто спрашивая, где я так долго пропадал. Я набрал воды в ведра, поставил им в загончики, влез наверх, поднял крышу, чтобы они полакомились листвой.
Балансируя наверху, я едва мог пошевелиться под тяжестью собственных мыслей. Мало того что мой кошмар о кукурузном поле снова вернулся — я переживал еще и за Рыжика. И это было совсем не то переживание, какие испытывают мальчишки, когда рыжая красавица кладет их ладонь на свою пышную грудь. Куда больше меня взволновало ее рваное сердцебиение. И то, как она задыхалась — отчаянно, совсем как матушка, когда ее легкие забило пылью, а до смерти оставалось всего ничего. То же самое я чувствовал, когда смотрел, как в матушкиных глазах — единственных во всем свете, смотрящих на меня с неподдельной любовью, — гасла жизнь.
Единственных — до Рыжика Августы.
Я сумел вырваться из этих мыслей, лишь когда услышал внизу.
— Ну же, малец, спускайся.
Старик стоял рядом с мешком в руках.
— Пусть красавцы еще поедят листву! — крикнул он. — Колеса скоро починят, солнце встало, а если ты там наверху девчонку свою высматриваешь, так она уже уехала.
Я снова залился предательским румянцем и, стараясь не думать о Рыжике, спрыгнул на землю.
— Иди-ка, угостись сосисками и кашей с подливкой от миз Энни Мэй! — велел он, и кто-то из сыновей поставил на капот огромную тарелку с едой. — Я всех уже отблагодарил за гостеприимство. Ты тоже скажи спасибо, если будет возможность. Покажи, какой ты воспитанный. — Он открыл дверцу тягача и положил в кабину мешок. — Мистер Джексон поделился с нами луком из собственного сада — на прокорм «великанам, что явились к нам прямиком из Господнего рая».
— Кто такой мистер Джексон? — спросил я.
— Малец, так, вообще-то, зовут хозяина мотеля. Не нравится мне твой видок. Поешь. Станет полегче.
Я повиновался. Отменная стряпня миз Энни Мэй и впрямь успокоила мой ум и тело.
Пока жирафы объедали веточки, весь клан снова собрался вокруг нас — он пришел под предводительством Моисея, который прикатил две великолепные шины. Дядья и братья опять выставили свои «качели» и надели шины так быстро, что жирафы даже не успели отвлечься от завтрака.
Пока взрослые заканчивали с работой, я опять почувствовал на себе чей-то взгляд. Я опустил голову и увидел перед собой Хани-Би — она стояла всего в нескольких дюймах от меня. Девчушка расхохоталась и обняла мои тощие ноги.
Покатываясь со смеху, Старик похлопал меня по спине.
— Она, видать, думает, что ты тоже жираф — вон у тебя какая отметина на шее, — предположил он, кивнув на мое родимое пятно. — Верно я говорю, а, Хани-Би? — Девочка закивала, а потом Седьмой Сын поднял ее повыше, чтобы попрощалась с настоящими жирафами.
В конце концов мы со Стариком сели в кабину, жирафы высунулись из окошек, и мы снова поехали к объездной дороге в сопровождении всего клана.
А пока мы отдалялись, я видел в зеркале картину, которая и спустя много лет не померкла в моей памяти: жирафы, вытянув шеи, глядят на Хани-Би, а она машет им, сидя на плечах у Седьмого Сына. Отец семейства и все его отпрыски стоят по бокам, точно караульные, и все провожают нас в добрый путь.
***
…Глаза уже начинают уставать. Карандаш становится все короче. А я не могу остановиться.
Снова гляжу на окно: проверяю, здесь ли Красавица.
Здесь, благослови ее Бог. Прекрасный мой жираф просовывает голову в окно и тычется в меня большим носом.
— Ладно-ладно! — говорю я.
Затачиваю карандаш, делаю глубокий вздох, возвращаюсь к своим заметкам… но из головы никак не уходят вопросы.
Читаете ли вы эти самые строки?
Встретит ли эта история драгоценных читателей, подобных вам?
Старое сердце мое сжимается от этих мыслей, они никак не дают сосредоточиться. Я понимаю, что задаю несуразные вопросы, и все же что-то мешает мне приступить к описанию следующего дня нашего путешествия, хотя миновало почти девяносто лет, и это даже забавно. Видит бог, за отведенный мне век с небольшим я понаделал и более стыдных вещей. Но сейчас, по прошествии времени, написал бы о них спокойно и без малейшего промедления. Если сравнить тот самый день, скажем, с тем, что творит человек на поле боя, это сущая мелочь, право слово. И все же эта часть путешествия с жирафами глубоко меня ранит — сам не знаю почему. Если сердечко Рыжика работало на износ, то мое до той поры жило в праздности, не умея изъясняться, не ведая даже, какой путь избрать — что уж говорить о мелкой душе оборванца. Но предположу, что, когда путешествуешь вместе с «великанами, что явились к нам прямиком из Господнего рая», и впервые в жизни осознаешь гнилость собственного нутра, этого уже
